Б/у

Старики платят полную стоимость

 

 

И как это все случилось? В какие вечера? В какой момент ужалила меня мыслишка, что я уже немолод, что уже не в свои сани не садись и пора бы, вообще-то говоря, дуть с ярмарки? Стар стал. Путаюсь с датировками. Хоть сюжеты память пощадила.

На входе в какой-то западноевропейский притон, куда молодым — дорога, и где старикам — почет, привычно бросаю паспорт и треть от входной стоимости. «Э, господин, вы куда? — ресепшионисту что-то не нравится. — Вам неделю назад 25 исполнилось». Это автоматически означало, что я должен заплатить полную цену, раз. Но «два» было существенно хуже: я попал в пространство от 25 до бесконечности. То есть, и 40-летний молодящийся старикан, и 70-летняя развалина и 100-летнее уже совсем непонятно что — это все мои одноклассники, одногруппники, черт их возьми. Чтобы не потерять идентификацию, мне необходимо изучить их манеры — в основном отвратительные, вглядеться в их образ жизни, мне неинтересный, и, в конце концов, мне придется зарабатывать их деньги — что совсем уж тягостно. Притом некто Розенблит, пожилой литератор, ухаживавший за той же девушкой, с которой в юные годы был и я, утверждал — и это был аргумент как раз против меня — что «этот никогда не повзрослеет». А может и так: постареть — постарел, а повзрослеть не довелось, все времени как-то не было, все было недосуг.

Потом были скачки в Ливерпуле, господин Мартелль безбожно разливал коньяк в снаряженном на увеселения спецпоезде, было необычайно весело. Самолет (мы летели обратно через Париж) сильно задержался, рейс на Москву улетел. И мы нежданно-негаданно оказались почти на целые сутки в городе, который принято считать романтической столицей мира. И что же? Вместо того чтобы поехать «наслаждаться», как пишут в трэвел-журналах, его безграничными возможностями (которые, на самом деле, не слишком велики), я остался в отеле есть устрицы и пить белое вино с писателем Александром Кабаковым. В какой-то момент этого многочасового сидения писатель сказал: «Ну ладно я, старый человек, ты-то что здесь делаешь? Огромный город на всю ночь к твоим услугам». Мне стало неловко, я как бы засобирался и не сказал того, что мог и хотел сказать: истории про жизнь «Гудка» под устрицы и белое вино в исполнении бывалого человека мне уже тогда были ценнее любых возможностей приключенческого рода.

Еще помню Романа Виктюка в магазине «Подиум» на Тверской. Мы зашли туда с неким молодым человеком, имевшим намерение поразить меня каким-то необычайно дорогим подарком типа дизайнерских трусов, или носков, или футболки. Молодой человек был, как выяснилось позже, даже старше меня, но позиционировал себя в бесшабашном клубном жанре. А я до сих пор до чрезвычайности падок на такие вещи: мне все кажется, что там есть что-то помимо абсолютной пустоты и наркоты — загадка, что ли. И вот в самый разгар шопинга в бутик заходит режиссер Виктюк, с которым я хорошо знаком. Он оглядывает нас и мгновенно выпаливает моему намечавшемуся приятелю: «Ну тебе-то зачем эта комиссионка?» Хотя Роман Григорьевич сам напоминает адскую старушенцию в чепце и шлафроке с покушениями на пернатую моду. Я вообще заметил, что режиссеры хамоваты, — наверное, это входит в обязательный профессиональный арсенал. В «Подиуме» я понял, что старость еще и чрезвычайно завистлива, и никакие рассуждения о Душе, Любви и Боге этого чувства забить не могут.

Другой режиссер, Дмитрий Черняков, совсем не так давно, на дне рождения нашего общего приятеля, спросил довольно громко: «Отчего же вы такой старый, Эдуард?» Все-таки новое поколение театральных режиссеров выражается значительно прямолинейнее стариков. А я был ужасно старый в тот вечер, ни жив ни мертв, потому что чудовищно болела спина, и совсем не хотелось идти домой, в одиночество. Было еще одно обстоятельство: я влюбился и страдал от предположений о грядущей неразделенности чувств. Практика показала: я не ошибся. Однако, думал я, а чем уж так молод режиссер Черняков? Постановки его вполне традиционны, образ жизни — вполне буржуазен. Ничего молодого, юного, свежего в облике режиссера нет. Может быть, даже чуть-чуть похудеть не помешало бы. Но стариком кажусь я, который младше, стройнее и, наверное, даже позаводнее буду. Или мне так кажется? И все это — молодость, стройность, ненасытность — в прошлом, а в скором будущем — «Не пылит дорога. Не дрожат кусты. Подожди немного. Отдохнешь и ты». Режиссеру-то виднее.

Чтобы как-то соответствовать своему новому статусу — рано избавленного от юношеских утех молодого человека, и не унывать, несмотря на это, я даже научился шутить по поводу нового старого себя. С гламурной публицисткой Екатериной Истоминой мы плыли по фатер Райну. «Разбуди меня, как будет какая-нибудь развалина», — попросила Катя. «Одна из них находится справа от тебя», — ответил я. Шутка имела успех. А что еще остается, кроме как веселить себя и других, в столь отвратительно печальных обстоятельствах?

Не повторять же, вслед за нашими звездами и звездочками, самую отвратительную ложь про возраст: дескать, это только цифры. Цифры, конечно, что же еще. Но какие страшные подчас цифры. 35. 40. 45. Дальше пока представить себе не могу. Даже великой Алле Борисовне Пугачевой не хватило мужества встретить старость с мужеством, достойным ее таланта. Потерю голоса, вещь куда более неприятную, признала, а возраст — нет, не смогла, не получилось. «Только цифры».

Хуже всего, однако, людям, чувствующим ту же невероятную возрастную драму, но всеми доступными способами демонстрирующим, что они не чувствуют ее. Ненавидящие спорт занимаются в тренажерном зале. Любящие побыть в одиночестве до утра зависают в шумных компаниях. Непьющие — пьют. Пьющие — делают вид, что их больше не тянет к рюмке. Домоседы уезжают в длительные вояжи. Перелетные птицы оседают в Подмосковье, старательно показывая, что вьют родовое гнездо.

Я отношу это движение сопротивления к самым сильным и явным проявлениям синдрома ранней старости. Новое исследование ученых из университета штата Вирджиния показывает, что процесс старения мозга начинается гораздо раньше, чем принято думать, — в 27 лет. Для большинства людей старость характеризуется ухудшением памяти, потерей нити рассуждений, ясности мысли. И все эти страшные вещи совершенно видны в людях, всерьез считающих, что они могут себя изменить. Фитнес. Йога. Диета. Липосакция операционная. Липосакция безоперационная. Ботокс. Коррекция формы носа. Пластика морщин. «Нет» черным подглазьям. И еще тысяча мер, направленных на исправление досадных шероховатостей лица и тела. И ни одной не придумано для того, чтобы изменить то самое, что неизбежно отражается в глазах пожилого человека. Чтобы закрасить тот фермент неизбывной тоски, который помогает молодости безошибочно отличить тех, кто заплатил одну треть, от тех, кто с отвращением к себе, к этому жуткому миру, несправедливому, гадкому, но такому манящему, упорно вынимает из кармана полную стоимость за вход.

Версия для печати