Четыре сбоку — ваших нет в одессе-маме

«Возвращение мушкетеров» Георгия Юнгвальд-Хилькевича

 

 

Мы прощаемся сегодня с ним.
О, Юнгвальд мой, прости за все.

Уходит эпоха. Тридцать лет и три года Ты с подлинным лоском непонятого изгнанника нес терновый венец наихудшего режиссера советского экрана, язвя завистников безразличными молниями небожителя. Тридцать лет Тебя боготворили все дураки нашей общей исторической родины, внушая чуть комичное, но обаятельное высокомерие. «Мое искусство известно почти каждому, — писал Ты в мемуарах, — а там и моя философия». «Мой отец был до мозга костей аристократом, — писал Ты. — Всю жизнь носил бабочку и перстни на пальцах». Дабы не уронить фамильной марки, Ты и сам всю жизнь носил бабочку и подробно рассказывал о совместных выпивках с Высоцким, которого первые пять лет не снимали нигде, кроме Одесской киностудии. Больше пить было не с кем.

Первый же Твой фильм «Формула радуги» запретили за профессиональный брак: три оператора так и не научились сообща наводить камеру точно на лицо, и рамка кадра то и дело проходила аккурат по верхней губе. Ты стоически уверил всех, что в действительности имели место интриги, а запрет вызван расхождением с линией официальных кругов. Официальные круги сдались и разрешили следующий фильм «Опасные гастроли». Рамка проходила ровно по верхней губе Николая Гринько, но Высоцкого было видно хорошо, а что может быть главнее. Позже Ты шумно и многогласно горевал, что идею бежавшего в люди человекоробота похитил из «Формулы» и не без прибытка воплотил в картине «Его звали Роберт» режиссер Ольшвангер (странно, что Электроники 15 лет спустя ушли сухими). Притом абсолютным молчанием обходился колоритный факт, что за два года до «Опасных гастролей» бурлеск об одесском подполье с Высоцким в главной роли снял на «Мосфильме» Геннадий Полока. «Интервенцию» запретили за формализм, авангардизм и ум. Подполье во главе с Высоцким переехало к месту прописки и было разрешено за старомодность, мюзикхолльность и глупость. Высоцкий исполнил в «Гастролях» свои самые безобразные куплеты с рифмой «тесно — прелестно» и «Эдинбурга — Санкт-Петербурга». Имя «Жорж Бенгальский» ушло в народ синонимом махрового «чеса».

Фильм «Дерзость» начинался гонками на мотоциклах с коляской и был посвящен убийству Гитлера с хвостом. В винницкую ставку фюрера с хорошим, зрительским названием «Волчье логово» проникал русский диверсант под видом одноглазого фашистского аса по фамилии Панцер. С какой стати одноглазый летчик носит фамилию Танк, выяснить не удалось, в ставке тоже смеялись. Фюрер уцелел чудом. Критик Кудрявцев утверждал, что смотрел картину в семилетнем возрасте и уже тогда находил, что он умнее авторов.

Критика вообще обязана Тебе своими самыми звездными мгновениями, заоблачными пиками ремесла. Рецензия Александра Дорошевича на фильм «Искусство жить в Одессе» под названием «Юнгвальд, вы же все-таки Хилькевич!» с приговором: «Это товар для КременЬчуга, ни копейкой больше» — стала жемчужиной и без того забористой газеты «Дом кино». Что жемчуга с бирюзой — сама революция кинокритики, ошибочно относимая к горбачевскому периоду, но случившаяся в фальстартовую, хоть и не признаваемую ныне андроповскую оттепель, тоже грянула лично по Тебе. До того момента режиссерские неудачи встречались сбалансированными сожалениями критики и надеждами на новые встречи с прекрасным. Рецензия на фильм «Куда он денется» про то, как Боярский угнал с ВДНХ опытный образец трактора в родной колхоз, звучала примерно так: «Широк диапазон у режиссера Юнгвальд-Хилькевича. С военной патриотики перекидывается он на историко-революционные водевили, с кино про шпионов — на кино про мушкетеров. Но за что бы он ни взялся — всюду выходит такая непотребная чушь, что хоть святых выноси». Таких задорных слов в советской киноведческой печати еще не звучало, это была планка.

Ты заслуженно гордишься тем, что в фильме «Выше радуги» (не путать с «Формулой»!) впервые прорезал синеву фальцет мальчика Вовы Преснякова. Спасибо за Вову. От плотника-монтера до знатного шофера, от всех в живых оставшихся участников войны, от народной певицы Борисовны — спасибо.

По непроясненным причинам Ты таишь первопоявление в «Куда он денется» рыженьких восьмилетних сестер-близняшек с песней «Рики-тики-тики-тики-тики-тики-тики-тики-тики- тави». Звали сестер Полина и Ксения Кутеповы, и они по столь же непонятным причинам о своем дебюте аналогично помалкивают.

За все Тебя благодарю, Георгий Эмильевич. Без Вас (так лучше) моя жизнь была бы тусклее, без искры и брусничного цвета.

Без Вас — разве услыхали б мы, как витальные исполнители мушкетерских ролей на своих одесских каникулах перли девок паровозом, а артист Старыгин заслужил кличку Гюрза за постыдную и нетоварищескую склонность индивидуализировать процесс? Один, так сказать, за всех и все, пардон за подробности, за одного?

Без Вас — разве завел бы артист Боярский манеру даже спать в шляпе?

Как бы без Вас сложилась судьба кафешантанных мамзелек Одессы, канканирующих в «Опасных гастролях», исполняющих марлезонский балет в «Д? Артаньяне» и прыгающих в лосинах и масках петухов по фильму «Куда он денется»?

Да и был ли бы без Вас сам марлезонский балет?

И вот на излете золотой эры в прокат вышло долгожданное возвращение живых мертвецов, они же мушкетеры, и подивило паству пугающе удовлетворительными кондициями. Нет, все стандарты юнгвальдизма были на месте. Благородные дворяне по-прежнему рубились канделябрами по сусалам, пыром по яйцам и окороком по кумполу — зачем отказываться от удачных находок? Ее величество Фрейндлих с прежним девичьим усердием хлопотала веером и складывала губы гузочкой. Дуэлянты фехтовались, как Шурик с Балбесом на балалайках, и картинно встряхивали кудрями, как Миронов в «Бриллиантовой руке». Мушкетеры сначала усопли, потом воскресли, паузу провели в качестве играющих призраков, набеленных мукой, со смаком произнося «бур-ргундское». «Во дает папашка!» — к месту ввернула дочь Портоса, францисканская монашка Анжелика (!!) в исполнении Ирины Пеговой, девушки тоже к месту корпулентной.

Фильм Хилькевича остался классическим фильмом Хилькевича с фанфаронадой, арфой (что может быть смешнее арфы?) и упавшим с лысины париком — беда в том, что ниже нижнего упали окружающие плинтус и ватерлиния. Тиара самого худшего, самого пошлого, самого скабрезного режиссера тает на глазах, как испорченная шапка-невидимка. На фоне новогодних шабашей мушкетеры блюдут эхо старомодной грации, великодушия, порядочности, и крест у них на груди. Лица их подруг не светятся преисподней и не несут печати всех семи считавшихся ранее предосудительными пороков. Самый бездарный артист России Харатьян занят в правильной роли комического Людовика, рядом с бюстом Олега Палыча Табакова. С мелкими усиками торчком и глазами навыкат гипсовый Палыч похож на Петра Великого, что тоже симпатично. Декор дорогой, выездка знатная, титр «Опять Англия» чудесен, песня «Мы — команда!» тупенькая, но приятная, как и все мушкетерские вокализы тридцатилетней давности: «Ветер в гривах, шпаги наголо, Те, кто против — им не повезло!»

Шутки — ну, шутки обычные. Новая миледи:

— Не рыпайтесь, у меня и бомба есть!

— И где же вы ее, хи-хи, держите?

— А где надо — там и держу!

Зато рамку оператор наводить научился.

Нашел время. В тот момент, когда толкотня среди претендентов на роль короля кича ужасная, когда в самую спину дышит сценарист фильма «Куда он денется» Анатолий Эйрамджан с персональными свершениями «Бабник», «Импотент» и «Жених из Майами» (составители антологий постоянно норовят написать «Майями» — и, по-моему, так действительно лучше) — он, видишь ли, научился наводить рамку!

Больше не быть Хилькевичу первым.

Аут. Кончилась сказка.

Версия для печати