В жизни девятилетнего Владика Шевцова сменились четыре семьи.
Первая - так называемая биологическая, родная. Семья была хорошая, ласковая, чадолюбивая. До того ласковая, что через год после рождения Владика его маму и папу лишили родительских прав. Но почему-то на этом забота государства о Владике закончилась. Кажется, про него просто забыли. Или поленились хлопотать, устраивать. Он так и остался жить в обществе своих бесправных родителей и их вечного друга алкоголя.
Вторая семья Владика дружбу с алкоголем не водила, но в этой семье он пробыл лишь три месяца. Так договаривались.
Третья семья повторила историю второй с той лишь разницей, что тут Владик провел не три, а четыре месяца.
В четвертой семье Владик живет уже почти год.
Что же с ним произошло?
Лишенные родительских прав, но почему-то не сына, его первые мама и папа, обитатели Ногинска, продолжали вести прежний образ жизни. Когда Владику было три, отец умер, мать осталась с ребенком одна. Проведать бедную вдову приходили друзья. Ей приходилось нелегко, нужна была поддержка: пособие, выплачиваемое на Владика, быстро заканчивалось, и купить бутылочку (не детского питания) часто было не на что. Вечно ревущий, грязный, сопливый сынок постоянно путался под ногами. Когда охота спеть просторную душевную песню, а рядом кто-то беспрестанно орет и просит жрать, это раздражает. Когда намереваются предаться любовным утехам и обнаруживают, что детка сделал на диване лужу, - это бесит. Конечно, Владика били. А в один из вечеров его, пятилетнего, попросту выбросили из окна.
Окно было закрыто.
Квартира находилась на седьмом этаже.
Владик протаранил собою два стекла и упал на землю.
Десять суток реанимации. Четыре месяца лечения. Перелом позвоночника, паралич ног. Состояние стабильное, но прогресс отсутствует, и заботливое государство решает - нет, не выделить денег на операцию, не передать ребенка вменяемым родственникам или хотя бы в детский дом. Оно отправляет наполовину обездвиженного, в пролежнях, писающего и какающего под себя Владика обратно к маме.
Сам Владик не любит про это рассказывать.
Еще больше года мальчик прожил с матерью - нимало не потрясенной, ничуть не смутившейся и, наверное, даже не очень понимающей, что к чему. Кто именно выбросил ребенка из окна, до сих пор неизвестно. Какие еще преступления были совершены по отношению к Владику до этого случая и после, неизвестно тоже. Ногинская прокуратура не мучилась: алкаши ребенка выкинули, эка невидаль. Никого не томили допросами, дело замяли втихую. Сейчас в блогах и СМИ широко обсуждают историю новгородчанки Антонины Федоровой, обвиняемой в покушении на убийство трехлетней дочери (девочка упала в лестничный пролет третьего этажа, и суду предстоит выяснить, был это несчастный случай или преступление), - так вот, вполне благополучная, интеллигентная Антонина 18 дней отсидела в СИЗО. Мама Владика, мало того что осталась на свободе, но и получила слегка подлеченного сына домой после больницы: держите, кидайте из окна еще. На тот момент, напомним, женщина была уже четыре года как лишена родительских прав.
В 2005 году восьмилетний Владик Шевцов попал в московский детдом
№ 19. Это один из детских домов, работающих на основе патронатной системы воспитания. Так у Владика появилась возможность пожить не в «семье», а в семье, рядом с благополучными женщинами, профессиональными воспитательницами, узнать, что такое настоящая забота, хорошая еда, уют, слушать человеческую речь. Но ему предстояли операции, и в своих второй и третьей семьях он пробыл всего по нескольку месяцев. Одна из патронатных мам рассказывала: он тогда настолько боялся всех вокруг, что даже рыдал беззвучно, лишь роняя слезы и широко открывая рот (биологическая мама была женщина чувствительная, крика не выносила, била по голове).
В апреле 2006 года газета «Московский комсомолец» написала о судьбе Владика (назвав его, правда, Ваней). Рассказ о нем уложился в недлинный абзац, включавший, в основном, перечень диагнозов и предложение семьям взять мальчика на патронатное воспитание. Эту статью прочитала Светлана Мурашкина, жительница подмосковного города Железнодорожный, женщина совсем не одинокая и вполне благополучная - бывшая сотрудница АХЧ, супруга военного в отставке, мать двух взрослых детей и на тот момент без пяти минут бабушка.
По ее словам, решение она приняла почти сразу. Обсудили за ужином. Муж сказал: берем. Сын (в то время ожидавший рождения собственного сына) тоже не возражал. Было их пятеро в трехкомнатной квартире - пусть будет шестеро.
Стать патронатным воспитателем не так-то просто: надо учиться, участвовать в тренингах, работать с психологами и педагогами. Светлана занималась всем этим и параллельно ездила к Владику в больницу (больниц в его жизни было много). Как только мальчика выписали, привезла домой.
Мы посетили Владика в день безусловно знаменательный: он впервые в жизни побывал на рыбалке. Правда, улова не принес. Сказал, что больше всего хотел бы поймать карася («Во-о-т такого!») и посадить в аквариум. Аквариум у него есть. Есть еще хомяк, черепаха, новый DVD-плеер и персональный диван. Более того, у него есть собственная комната. Больше ни у кого в семье своей комнаты нет: во второй живут папа и мама, в третьей - брат, его жена и их сын, семимесячный Кирюша.
Есть мнение, что детей из детдомов берут к себе молодые или средних лет бездетные пары с высоким достатком - или героические женщины с трудной судьбой. Мама Владика Светлана Вячеславовна в эти стандарты не вписывается. Прямо спрашивать про возраст неудобно, но видно, что Светлана уже отметила пятидесятилетний юбилей. Это семья, никогда не страдавшая от одиночества, это квартира, в которой мирно сосуществуют три поколения.
Мы со Светланой сидим на том самом персональном диване, застеленном новеньким пледом с желтыми и розовыми цветами. Владик в инвалидном кресле перед нами, увлечен «Черепашками-ниндзя» на DVD. В углу на столе - компьютер (подарил детский дом). Интернет девятилетнему Владику пока не дозволен, в компьютерные игры он играет под присмотром Леши, своего брата. Братом, по словам Светланы, Владик считает и маленького Кирилла, сына Леши. «Лешу он сначала звал дядей Лешей, а теперь просто по имени. Меня зовет то мамой, то тетей Светой. Какое бывает настроение... Нельзя ждать от него, чтобы меня и мужа он всегда звал мамой и папой, - у него же есть родные мать и отец».
Владик еще беспомощен, его нельзя оставлять дома одного. По возможности с ним занимаются все взрослые, но в основном Светлана. «Каждое утро я встаю, готовлю завтрак, бужу Владика. Надо поменять памперс, помыть ребенка, проветрить, сменить постель. Памперсы меняю по пять-шесть раз в день. Меня уже во всех аптеках знают, прихожу - говорят, есть в этот раз или нету, тогда в другую аптеку надо бежать. Потом массаж, упражнения, читаем, делаем уроки». Владик почти окончил курс первого класса общеобразовательной школы - учительница занимается с ним на дому. Дети из класса приходят в гости, черепаху на день рождения, случившийся в марте, подарили они. Владик дружит и с соседскими мальчишками, они играют дома или на улице, куда в коляске его возят гулять родители или Леша.
Светлана показывает нам фотографию Владика, сделанную в больнице два с половиной года назад: его не узнать. На фото истощенный мальчик в бинтах (пролежни), даже лицо его тогдашнего не похоже на нынешнее. Сейчас Владик глядит спокойно, иногда весело. «Я... эт самое... (шепот Светланы: «Прекрати «этсамое»!») люблю мультики, сказки читать, игрушки. Любимая еда? Чеснок!» Светлана объясняет: чеснока до недавнего времени Владик и не пробовал, приобщился, глядя на Лешу. Леша вбегает в комнату, раскрыв ладонь, на которой в лужице воды - кусочек льда с булавочную головку. «Такой град за окном, хотел Владику градину здоровую показать, эх, не донес!»
Гроза наконец заканчивается, и мы выходим в коридор. Голос Светланы, оставшейся с Владиком в комнате, меняется: из женщины, дающей интервью корреспондентам журнала, она превращается в женщину, разговаривающую с сыном. «Так, снимай аппараты, снимай штаны, снимай памперс. О, у нас тут авария...».
Светлана выходит нас проводить, заодно несет памперс к мусоропроводу. «Ну, просто море - священный Байкал! - Она улыбается впервые за всю нашу встречу. - Вот так мы пока и живем, а может, и дальше будем жить, я знать не могу».

Пламенный калькулятор
Патронатное воспитание основано на идее разделенной ответственности. Законным представителем ребенка остается детский дом, но ребенок живет в семье временных родителей - патронатных воспитателей. Они и работают де-факто родителями, получая за это очень небольшую зарплату и трудовой стаж. Совместное воспитание ребенка государством (группой сопровождения) и родителями - слияние частного и общего, казенного и индивидуального. Договор о патронате может длиться от нескольких дней до нескольких лет, ребенок может жить в разных семьях, если ему что-то не понравится. Но, самое главное, - он находится под надзором. Он защищен. 20% патронатных договоров заканчиваются юридическим усыновлением - и надо ли говорить, насколько взвешенным и сознательным является это решение по сравнению с усыновлением посредством SMS.
В Семейном кодексе патронат не прописан. Казалось бы, что за проблема? Но пока вице-премьер говорит о необходимости закона, регулирующего положение «замещающих семей», пока Минобраз поддерживает патронатные семьи, - тихой сапой, чуть ли не из-под полы появляются другие законопроекты, эти «замещающие семьи» прихлопывающие. Последний, подготовленный группой депутатов Госдумы Е. Лаховой, Л. Пепеляевой, П. Крашенинниковым, вызвал настоящую панику в педагогическом сообществе. Проект закона «Об опеке и попечительстве» напрочь исключает все формы устройства в семью кроме классических - усыновления, опеки и попечительства. То есть патронатные детские дома будут закрыты, приемные семьи ликвидированы. Эксперимент, более десяти лет проводившийся в 39 регионах страны, бесславно закончится.
Госпожа Лахова направила Дмитрию Медведеву письмо (говорят, очень потом возмущалась, что письмо попало к журналистам, - «тайна переписки!» - хотя оно и было выложено на депутатском сайте), в котором отчаянно, но как-то неубедительно ругает патронат. Дорогое это удовольствие - американский дичок, неожиданно хорошо прижившийся на российской почве. Хотя насколько дорогое? Директор знаменитого 19-го детского дома Мария Терновская утверждает: все в рамках бюджета, сколько положено на детский дом в 122 человека, столько и тратится на патронат со всеми его психологами, врачами, юристами и воспитательскими зарплатами.
Татьяна Гранцева, пресс-секретарь главного разработчика законопроекта, главы думского комитета по делам женщин Екатерины Лаховой, через пятнадцать секунд разговора швырнула трубку. Мы удивились, но перезвонили. Извинений не последовало. Пресс-секретарь явно делала прессе одолжение самим фактом общения. Она объяснила, что и у госпожи Лаховой, и у самой госпожи Гранцевой помимо законопроекта забот полон рот, личной встречи с госпожой Лаховой надо ждать неделями, по телефону с ней поговорить очень сложно, но, вместе с тем, никто кроме Лаховой комментариев по проекту дать не может. После некоторых препирательств Татьяна все же сообщила адрес электронной почты Лаховой. Мы отправили вопросы - ответа не дождались. Через четверо суток госпожа Гранцева сообщила, что письмо получено, но она и депутат отбывают в командировку, им недосуг.
Пресс-секретарь и помощница другого автора законопроекта, госпожи Пепеляевой, были, напротив, исключительно милы, вежливы и учтивы. Но в той же степени и некомпетентны. Что мы имели в виду под словом «патронат», может быть, патронаж? - спросили они. Или опеку и попечительство? Пришлось с некоторым недоумением объяснять. Впрочем, ответ пришел быстро - столь же расплывчатый и неконкретный, как письмо г-жи Лаховой. Мы просили привести примеры нарушений прав патронатного ребенка, вызванных отсутствием «законного представителя», - г-жа Пепеляева ответила гениально: «Я считаю, что при постоянном, круглосуточном отсутствии рядом с ребенком законного представителя создается угроза нарушения прав ребенка, проживающего у патронатного воспитателя».
Что это, Бэрримор?
Возникает страшное подозрение: разработчикам законопроекта просто нечего сказать по существу. Кроме как: либо усыновляйте (минус человеко-единица из бюджета), либо берите под опеку (то же самое, но - так и быть - с грошовым пособием), либо оставьте на государственном коште.
Никто не знает, как нарушаются права патронатного ребенка. Никто не может вспомнить случай, когда патронатные воспитатели и «законные представители» не смогли договориться, если ребенку понадобилось их немедленное присутствие (например, при решении о срочном медицинском вмешательстве). Никто не может понять, почему устройство детской жизни, в котором просчитаны все риски адаптации, при котором можно мягким, не травмирующим образом дать процессу обратный ход, - максимально гибкая и щадящая система не просто не находит понимания, но встречает столь бешеное сопротивление. Многие журналисты объясняют это угрозой «кончины бизнеса» - отлучением органов опеки от золотоносных ручьев международного усыновления. Но это звучит неубедительно: большинство патронатных детей - вполне подросткового возраста, иные и с инвалидностью, а среди усыновленных иностранцами детей всего 2% инвалидов. Думается, дело все же в другом: в низких материях, экономической затратности патронатного воспитания. Отдать детей на воспитание и не разгрузить бюджет? Пенится депутатский гнев, пузырится пафос, в сердце стучит неутомимый калькулятор. Платить назначенным мамашам зарплату за радость материнства?
Но почему бы и нет?
Государство не получит высвобожденных средств - но получит отогревшегося ребенка, не враждебного, но и не беспомощного, не дикого, но и не инфантильного, с опытом домашнего уклада, с опытом частной жизни, узнавшего, по меньшей мере, заботу, тепло, человеческую привязанность.
Надо выбирать: либо экономия, либо социально здоровый ребенок. А пока в Хабаровске закончился экспери-
мент по патронатному воспитанию: прекратилось финансирование - и детей отправляют обратно в интернаты. Не на что кормить, не во что одевать. Все правильно: контингент возвращается в богоугодные заведения. Здесь ваше место, ребята.


К чему стремится государство
Год назад, в аккурат к Международному дню защиты, Михаил Юрьевич Зурабов стратегически развил идею Президента о приоритете устройства детей в семьи: провозгласил курс на ликвидацию детских домов и интернатов. В ближайшие годы, сказал он, возможно сократить их количество на 60-70%, а за пять лет так и вовсе ликвидировать. Кажется, это единственный из всех зурабовских секвестров, который не вызывает сколько-нибудь серьезных этических возражений, - и хотя граждане знают, что министром движет та же логика «оптимизации расходов», что и при сокращении бюджетных койко-мест, никто еще не кинул в него камня. Дети должны жить в семьях - с чем тут поспоришь? Уже в нынешнем году Минсоцздрав обещает провести полную диспансеризацию всех сирот и завести для каждого «паспорт здоровья»: считается, что максимально полная информация о наследственности и проблемах ребенка снимет многие страхи будущих усыновителей.
У Минобраза несколько иная позиция: не ликвидация, а перепрофилирование детских домов. По словам одного из чиновников департамента по молодежной политике и социальной защите детей, «концепция такова: детдома должны перестать быть учреждениями, где содержатся дети. Вместо этого они должны стать посредниками между семьей и ребенком, должны быть сориентированы на усыновление».
Однако вот какая странность: в федеральной целевой программе «Дети России» на 2007-2010 годы сокращение домов призрения не запланировано. Напротив, запланированы «строительство и реконструкция детских домов и интернатов». В нынешнем году будут введены 22 объекта. В следующем - 14, в 2009-м - 9, а в последнем, 2010 году - целых 23. Всего на это из федерального и региональных бюджетов собираются потратить 2,3 млрд. рублей.

Сколько сирот в России
90-е в системе призрения прошли под знаком эксперимента: пытались найти оптимальный способ организации жизни детей-сирот. Хорошее дело - детские деревни-SOS, да безумно дорогое, стоимость поселка для сирот с наемными мамами - миллионы долларов, то-то их всего четыре в России. Хорошее дело патронат, да тоже затратное, требует громадной инфраструктуры, психологов, педагогов, врачей - детского дома с полным штатом.
Весь ход событий показал: эффективное устройство детей в семьи вовсе не означает облегчения для бюджета. Даже напротив. Чтобы дети жили с новыми родителями, государство должно платить - и как бы не больше, чем раньше.
Ситуация с сиротством в России традиционно тяжелая. Детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, приблизительно 800 тысяч человек (по данным Госкомстата на апрель 2007 года - 731 тысяча; данные Минобра и Минсоцздрава разнятся на несколько десятков тысяч). Население детских домов и интернатов гораздо меньше: 260 тысяч. Остальные «устроены в семьи», то есть живут с опекунами (бабушками-дедушками, родственниками и пр.) либо в замещающих семьях (патронат, приемная семья). Из этих 260 тысяч усыновлению подлежат 173 тысячи человек - контингент Федерального банка. За год страна огромная усыновляет столько же, сколько иностранцы, - тысяч по семь-восемь (около 30% из них - внутрисемейные усыновления: отчим становится отцом, тетка мамой). Правда, в прошлом году наши впервые за последний десяток лет победили, обошли иностранцев на несколько сотен человек, ура! Но благодаря не филантропическому энтузиазму, а скорее Генпрокуратуре, придушившей изрядное количество международных агентств после серии скандальных убийств русских малышей, совершенных американскими родителями-психопатами.
Каждый год приблизительно 100 (по данным Минобра - 140) тысяч детей устраиваются в семьи. Казалось бы, отличный темп, еще немного - и богоугодные заведения опустеют. Но пустеть они вовсе не собираются: ежегодно происходит восполнение контингента. Те же 100 тысяч новых детей ежегодно «выявляются» органами опеки. Вас этот заменит и тот - детдома не терпят пустот. Этот дурной конвейер кажется неостановимым.
Тогда же, год назад, Минобр начал пиарить усыновление с воодушевлением креатора-неофита. Федеральный банк детей-сирот получил собственный сайт с богатыми сервисами, где детеныша можно выбирать по доброму десятку опций, как компьютер в интернет-магазине, - по возрасту, региону, наличию братьев-сестер и даже цвету и оттенку волос (светло-русые, русые, темно-русые, светлые и пр.) и глаз (киплинговская тетрада карих, серых, синих, черных дополнена зелеными). Опции состояния здоровья, темперамента, национальности политкорректно не указаны. Разработан специальный SMS-сервис, через три минуты перебрасывающий потенциального родителя к диспетчеру федерального или регионального банка данных. Итоги - как положено: никакой серьезной динамики, воз и ныне там. Как брали по преимуществу ангелоподобных белокурых крошек до трех лет, так и берут.
Показатели усыновления расти не будут, и это скорее хорошо, чем плохо. В России процветает «скрытое усыновление», латентное родительство.
Парадокс в том, что по российским обстоятельствам усыновление - против интересов ребенка.

Что мешает усыновлению
Усыновить ребенка значит отнять у него ни много ни мало будущую квартиру (положена выпускникам детдомов после 18 лет) и целый пакет привилегий (например, внеконкурсное зачисление в вузы). Цена квартиры в Москве (дают обычно в Южном Бутове, с пятилетним мораторием на приватизацию - пусть временная, но защита от черных риэлтеров) - под 200 тысяч долларов; о цене внеконкурсного прохождения, например, в МГУ и подумать страшно. Вы согласны отобрать у ребенка гарантированное жилье? Вы способны за счет личных средств обеспечить ему и одно, и второе, и третье? «Любить надо бескорыстно!» - сварливо напоминает государство. Но разве любовь дозволяет лишать ребенка будущего стартового ресурса?
Московские власти, конечно, всех щедрее. Юрий Михайлович Лужков с этого года ввел мощнейшую единовременную компенсацию для усыновителей - аж 5 городских прожиточных минимумов на усыновленного ребенка. На второго - 7, на третьего - 10, то есть выплаты будут соответственно 25, 36 и 52 тысячи рублей.
Последней суммы, пожалуй, хватит ровно на половину квадратного метра московского злого жилья.