![]() |
||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
|
НАСУЩНОЕ
Драмы Лирика Анекдоты БЫЛОЕ Белая, палевая, бледно-розовая и дикая Ярослав Леонтьев В мир — бах ДУМЫ Борис Кагарлицкий Дорогая моя М. Олег Кашин Топонимика мертвого города Михаил Харитонов Москаль ОБРАЗЫ Юрий Сапрыкин Сидя на красивом холме Александр Можаев Продукты зачатия Дмитрий Ольшанский Город-ад и город-сад Захар Прилепин Отступать некуда Дмитрий Данилов Мои окраины Максим Семеляк Воронья слободка Дмитрий Быков Московское зияние Евгения Пищикова Карамельные штучки ЛИЦА Олег Кашин Две головы Рог изобилия Алексей Крижевский Оно процветает ВОИНСТВО Александр Храмчихин Воевать по-новому МЕЩАНСТВО Эдуард Дорожкин Прогулки урбаниста Людмила Сырникова Список благодеяний ПАЛОМНИЧЕСТВО Наталья Толстая Страна тысячи озер ХУДОЖЕСТВО Денис Горелов Маэстро, урежьте марш Вадим Гаевский Павел Гершензон Китч Аркадий Ипполитов Бабье лето неоклассики |
Рог изобилия
Художник Эдуард Белов об эпохе архитектурных излишеств
Я закончил семилетку в послевоенные годы. И вообще-то мечтал поступить в речной техникум — мне всегда нравились катера, пароходы, пароходики. Туда надо было сдавать не только алгебру и геометрию — с ними-то всегда все было в порядке, а еще и физику с химией — а вот это была беда, никогда они мне не нравились и не давались. А тут вдруг мой приятель, сосед по коммуналке в Воротниковском переулке, явился как-то вечером и запальчиво так стал рассказывать — вот, мол, художественное училище, экзаменов по программе сдавать не надо, только живопись и рисунок. А я рисовал всегда, с детства — ну, то есть это всегда было увлечением, а не страстью, но кисти у меня к тому моменту были колонковые, так что сами можете посудить. Я и пошел с ним в училище — а находилось оно на «Аэропорте», возле Ленинградского рынка. Прихожу туда — а там такое здание роскошное, на нем полотнище — «...подготовку по специальности художник-исполнитель архитектурно-отделочных работ...» Художник-исполнитель! Много ли в 14 лет пацану надо, чтобы впечатлиться? Таких училищ было по Москве много — Сталин же сказал, что советские люди должны жить красиво, вот на местах и бросились исполнять, готовить кадры. Я не знаю, может, тогда так везде было, но нам с преподавателями везло — в Пушкинский музей нас водили чуть не еженедельно. И тоже понятно почему — до войны при Сталине был один модерн-конструктивизм, а после восторжествовал ампир. А имперский стиль — он же классику повторяет. А классика — это Греция и Рим. А мы — архитектурно-отделочники, и значит, все розетки, вазоны и прочие излишества мы должны были знать лучше, чем кто-либо. Работать мы начали еще на учебе. Первым нашим делом была реставрация разрушившихся от времени, еще царских времен интерьеров ресторана «Гранд-Отель». А потом нас послали на Сельскохозяйственную выставку, нынешнюю ВВЦ, отделывать три павильона: «Казахстан», «Грузия» и «РСФСР». А там, как известно, почти везде воспроизведены национальные архитектурные орнаменты. А среднеазиатские республики — у них же ислам, и никакой скульптурной традиции нет, так что пришлось нам хорошенько освоить так называемую вязь. Если вы посмотрите на этот павильон, то увидите, о чем я говорю. Ну а «Грузию» все, наверное, помнят — там как раз ампир типичный, колоннада высокая, и галерея слева. И на этом строительстве, не поверите, рядом с нами работали зэки. Не в смысле бывшие зэки, а настоящие — недалеко от нас шло строительство павильона «Узбекистан», так там часть территории была просто колючкой обнесена, охрана ходила, все дела. Такая... строительная шарашка. И это даже пострашнее выглядело, чем пленные на стройках жилых домов. Потому что пленным мы с пацанами хоть папирос могли подкинуть, или хлеба, или маргарина, а тут к колючке даже подойти нельзя было. Спасибо родному училищу, оно спасло меня от армии, и распределение дало хорошее — я попал в организацию под названием Мосторгстрой. Как несложно догадаться, занимались мы отделочной работой для всевозможных нежилых помещений — и спрос на нас, я вам скажу, был немаленький. Вот расскажу вам курьезный случай. Там, где сейчас «Макдоналдс» на Пушкинской площади, был квартал старых домов. И в одном из них открывалось кафе «Роза». Нас пригласили его отделывать — ну, мы им нарисовали эскизы, венок роз на потолке, цветочные розетки по углам. Кафе просуществовало несколько лет, а затем было перепрофилировано в шашлычную «Эльбрус». И вот захожу я туда — мясо, шашлычный дух, все дела. Поднимаю глаза на дело своих рук — а там наши изящные венки роз как были, так и остались. Очень забавный диссонанс. Люди к нашей работе относились хорошо — не было такого, мол, кругом разруха, все в коммуналках живут, а они вазоны лепят. Наоборот — всем, в общем, нравился сталинский призыв жить лучше и веселее. Ну, и деньгами мы обижены не были — я на три своих зарплаты мог купить автомобиль «Москвич». Мы, конечно, среди строителей считались белой костью, художниками, — а на черной работе с нами трудились в основном крестьяне (которых в то время использовали так, как сейчас — гастарбайтеров) и бывшие зэки — тогда как раз амнистия была объявлена. И, как я понимаю, были там и настоящие уголовники. Как-то раз у нас пропал огромный, тяжелый отделочный нож — ну пропал и пропал, делов-то. А потом оказалось, что кто-то из наших этим ножом кого-то порешил. Приезжала на площадку милиция, долго разбиралась... Конечно, с приходом Хрущева все «архитектурные излишества» закончились не сразу — ведь много проектов было уже в работе. Уже после смерти Сталина мы получили большой заказ на работу в ЦПКиО — на дальних прудах построили ресторан «Лето», и нас пригласили его отделывать. Добрых полгода мы делали модели, эскизы... Это был какой-то апофеоз во всех смыслах. Мы там пользовались какими-то исключительными привилегиями и уважением — настолько, что крестьянство из строительной бригады стало роптать по поводу нашего не самого длинного рабочего дня и прогулов после получки. Ну и в чисто художественном смысле тоже — мы там понаделали столько каких-то рогов изобилия, вазонов с орнаментами, фигурных карнизов, розеток; совершенно мещанское,буржуазное оформление, если вдуматься. Но работали мы, работали, а постановление о борьбе с этими самыми излишествами как раз и вышло. Мы, конечно, пороптали маленько — но так, что называется, за жизнь, без диссидентства. Умом-то все понимали, что народу нужны не столько рестораны и магазины, сколько отдельные квартиры — и уж понятно, что при массовом низкопотолочном строительстве вазоны и потолочные розетки понадобятся вряд ли. Но времена, конечно, менялись — заказов стало меньше, в конторе стало скучно, запала ни у кого не было. Нет, конечно, никто не гнал и не увольнял, и можно было спокойно заниматься реставрацией и присмотром за теми самыми излишествами, которые сам же раньше и изготовлял. Но не в двадцать же семь лет молодому художнику-ремесленнику синекуру себе искать? Руки-то были что надо, я хотел и умел работать. Потом и этих предложений не стало, предлагали в штукатуры пойти. Я, собственно, не гордец, сходил разок — посмотрел на матерящуюся лимиту и матерое зечье, и решил, что это не для меня. Тогда и нашел себе место на заводе, стал точным литьем заниматься, благо модельщиком я всегда был хорошим; мне что части машин какие-нибудь хитрые отливать, что вазоны делать, тогда было все едино. На одном месте поработал, на другом, а на третьем совсем тяжело стало — приходилось на себе опоку стокилограммовую таскать (был у нас кран, конечно, только плохой — чтобы металл не застыл и не испортился, приходилось самим ее тягать, и очень быстро). Поглядел я, как мой напарник опущение желудка себе заработал, так у меня пролетарской-то романтики и поубавилось. И я ушел. Я никогда диссидентом не был, но тогда у меня что-то по отношению к стране поменялось, конечно. Обиды не было на власть — просто странно как-то было. Когда мы были нужны, нас вон сколько выпустили — и работа была, и мастерами мы все стали приличными. Но вот излишества стали не нужны, и нам даже переучиться на что-нибудь не предложили — а нам ведь даже тридцати не было, и мозги и руки были что надо. Живите, мол, как хотите, ищите себе дело самостоятельно. Ну, я и занялся — после пролетарской своей эпопеи пошел в школу-студию МХАТ и выучился на художника-бутафора. С Эфросом работал — в Ленкоме и на Малой Бронной; в театре Моссовета уже был завпостом, на пенсию вышел из Малого театра; не жалуюсь. Но это уже другая история. Записал Алексей Крижевский Версия для печати комментарии:
Страницы: 1 2 Доступные теги: <b>, <i>, <u>, <p> |
АВТОРЫ Анатолий Азольский Анна Андреева Юрий Аммосов Юрий Арпишкин Мария Бахарева Алексей Бессуднов Андрей Бойко Сергей Болмат Алла Боссарт Дмитрий Брисенко Дмитрий Бутрин Дмитрий Быков Елена Веселая Дмитрий Воденников Алексей Володин Михаил Волохов Карен Газарян Андрей Гамалов Дмитрий Галковский Ирина Глущенко Елена Говор Денис Горелов Андрей Громов Дмитрий Губин Юрий Гурфинкель Дмитрий Данилов Сергей Дмитриев-Арбатский Евгения Долгинова Эдуард Дорожкин Игорь Дудинский Алексей Еременко Василий Жарков Геннадий Йозефавичус Аркадий Ипполитов Олег Кашин Ольга Кабанова Борис Кагарлицкий Евгений Клименко Андрей Ковалев Бертольд Корк Алексей Крижевский Анна Кузьминская Борис Кузьминский Леонид Лазутин Анна Левина Александр Липницкий Ирина Лукьянова Андрей Мальгин Игорь Мальцев Лидия Маслова Александр Мелихов Евгений Милов Алексей Митрофанов Ольга Михайлова Михаил Михин Александр Можаев Татьяна Москвина Антонина Мухина Мариам Новикова Сергей Носов Дмитрий Ольшанский Валерий Павлов Борис Парамонов Мария Пахмутова Лев Пирогов Евгения Пищикова Дмитрий Поляков Игорь Порошин Ирина Покоева Ирина Прусс Захар Прилепин Павел Пряников Наталья Пыхова Александр Русанов Юрий Сапрыкин Людмила Сараскина Максим Семеляк Мария Степанова Людмила Сырникова Наталья Толстая Татьяна Толстая Иван Толстой Александр Тимофеевский Денис Тыкулов Ревекка Фрумкина Михаил Харитонов Александр Храмчихин Павел Черноморский Анастасия Чеховская Елена Чугунова Мариэтта Чудакова Вячеслав Шадронов Александр Шалимов Сергей Шелин Екатерина Шерга Санджар Янышев |
||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||