Бери, пока дают
Неравный брак
Дорогая Мария, сестра!
Довольно-таки бесцеремонные, я бы даже сказала — вульгарные вопросы задаешь ты мне. С другой стороны, я тебя понимаю, — 35 лет разницы кого не смутят, но единственное, что мне интересно в твоем экстравагантном будущем, — наденешь ли ты флердоранж или обойдешься бейсболкой.
По врожденной честности, я не скажу тебе ничего радостного. «Как это все происходит?» — как у людей, Маня, все как у людей. Можно предположить, что ты будешь удручена обыкновенностью действа, как это было впервые со мной, его тривиальностью. Бывает, конечно, и своя специфика, когда известная потеря в мощности компенсируется технической изощренностью, но к этому быстро привыкаешь, а спектр приемов, в сущности, исчерпаем. В любом случае — готовься к большой и кропотливой физической работе — слушать, как крутится счетчик, у тебя не получится. Не злоупотребляй маникюром. И — при всей нашей резистентности к венским пошлостям — смотри внимательно, чтобы не был похож на папу. Ну да, импринтинг, инцестуозное влечение — распознаешь, вздрогнешь: папа — не «папик», с папой — нельзя.
Погляди окрест и уязвись, Маня: ты мучительно неоригинальна. Я не стала бы говорить о массовой моде — пока это, пожалуй, слишком, однако на любом светском, извини, рауте, в любой турпоездке, в театре и на культурно-зрелищных мероприятиях ты непременно встретишь как минимум несколько пар в крутом возрастном мезальянсе. Писательница, громко говоря, О. Робски описывала сцену, как почтенных лет буржуй встречает в кабаке дочку с таким же, как и он, буржуем-старпером и рвется начистить охальнику табло, а на локте у него висит его подружанка — ровесница дочери. Сцена симптоматичная, показательная. Актер Табаков рассказывает во всех интервью, как он молодеет год от году с супругой Мариной, сам уже как молодильное яблочко, румянится весь, кипят и множатся творческие силы. Актер Пороховщиков в каком-то интервью нахваливал свою молодайку и вдруг говорит: мол, надо бы ребеночка хоть одного в жизни, да че-то денег маловато. Я прямо подумала: гражданин сбрендил, а потом поняла — нет, так и надо.
Ну ладно, это все суть селебритиз и буржуи, суть бахвалы и извращенцы, им стремно без экстерьерного сопровождения и без сигнала, посылаемого урби эт орби: я о? кей, мышцá работает, бульдожка щерится, красотка гладит бакенбард. Но как не стыдно нам, обывателям? К каким горним высотам стремимся мы, все из себя задумчивые, и что нам эта ярмарка? Не знаю ответа. Вот Лиза, она вышла замуж за своего профессора в аспирантуре, думала — это монастырь и духовка. Как же! Семьдесят два года — подавай ему ребеночка, да безо всяких химиовмешательств, ведь он считал себя супермужчиной (Лиза узнала первая). Старалась изо всех сил, и труд этот, Маня, был страшно громаден, но в конце концов увенчался-таки девочкой, не совсем здоровой, порок сердца прооперировали — и сейчас все тьфу-тьфу. Так что ты думаешь, Лиза теперь одинокая мать — в 76 лет он ушел к девушке из стихотворческой студии. Жизнь желтее желтых газет, бульварнее бульварной литературы, а ты говоришь.
Что же касается возможностей к функционированию, то я бы совсем, совсем не взялась обобщать. Вот, скажем, Илья Борисович мой по ресурсам похоти мало чем отличался от 40-летнего. Но за это я жестоко расплачивалась — совместными безуглеводными диетами, морковным соком, шейпингом, джоггингом, петтингом… впрочем, нет, последнее — оговорка. Предлагала ему выписать народно-оздоровительную газету ЗОЖ (Здоровый Образ Жизни) — волшебные советы по лифтингу кожи, типа настойки подмышечного волоса в отваре медузы фиолетовой; к счастью, он не согласился, хотя кремы и лосьоны у меня втихую подворовывал, а я мужественно не замечала.
И. Кон любит ссылаться на результаты американского исследования среди большой группы 65-97 лет (sic! но почто обошли столетних?), согласно которому 52 процента мужчин и 30 процентов женщин сохраняют сексуальную активность. Сексолог Эрнест Борнеман утверждает преинтересную вещь: в старости возвращается та же высокая чувственность, что у младенцев, — сексуальное удовлетворение появляется при простой нежности, тактильных ощущениях. И все это будто бы обусловлено чувством свободы, когда не надо думать о черной работе секса, противозачаточных и всем прочем (я-то думаю, что это обусловлено просто дефицитом телесных контактов). Я была бы только за, но, к сожалению, пожилой русский муж совсем не таков: цивилизованной некоитальной сексуальной активности он предпочитает предынсультное коитальное варварство. И ничего с ним поделать нельзя.
Не заменит нежность… А вот не будет тебе Тютчева, Маня! Не будет и Давида на Ависаге. Что ты, с двумя разводами за плечами и сыном-первоклассником — девочка-мазурка? Приятно, Маня, воображать себя носительницей живой воды, нести себя как драгоценный скудельный сосуд, как подарок неслыханной роскоши. Но ведь ты не подарок, Маня, и ты это знаешь.
И он это знает, благо он видал-перевидал вас, кисок, рыбок, хабалок, клуш, прелестниц и инфернальниц, все ваши ужимки и прыжки, идут эшелоны — салют Мальчишу, а у Мальчиша при любой степени близорукости — глаз-алмаз, и слух как у куницы: увидит, что твои свежевыбритые холмы и равнины за три дня начинают курчавиться джунглями, в радиусе твоей зоны галифе можно размещать пехотинцев на ночлег, и — кроме того, ты не ошпариваешь кипятком красный лук для салата. А кто на моем дне рождения взялся рассуждать про теорию пассионарности, изобретенную Николаем Гумилевым во время охоты на абиссинских львов? А кто стрижет ногти прямо на ковер? Ты, Маня, то еще приобретение. Я бы на его месте потребовала приданое по описи — так, кстати, называется другая картина художника Пукирева, вдвое состарившего прототипа «Неравного брака» — купца А. Карзинкина, о ту пору — 37-летнего мужчину в самом соку.
И не надо думать, что и тебе воздастся лет так через сорок. Не воздастся никогда! Общество безжалостно и насмешливо к «исканиям» уже сорокалетних женщин и умильно-поощрительно — к разврату пожилых мужчин. Смешна, комична влюбленная старуха — «Отстань, беззубая!.. Твои противны ласки!» — прекрасен и трогателен старик, выбирающий пятьсотдолларовый лифчик для ненаглядной своей продавщицы с Харькива. «Женщины должны позволить своей внешности смело рассказывать о прожитой ими жизни», — требовала Сьюзан Зонтаг еще в 1972 году. Увы! Рассказывать-то — запросто, да кто ж будет слушать пожилую внешность?
По всем канонам разновозрастных браков, вы пойдете на центростремительное возрастное сближение, произойдут теплообменные процессы, — и через год-два Федор Федорович, насосавшись твоей условно молодой плоти, станет моложавым твидовым джентльменом — виски в серебре, пошловато-обаятельный налет «пережитого», — а ты, Маня? А ты, дорогая, — померкнешь. Обабишься. Начнешь суетиться, сутулиться, подшаркивать ногой. Будешь говорить: «Мы с масей покушали». Галифе твои раздобреют до шаровар. Опадет грудь… здесь беру тайм-аут, чтобы совсем уж не размечтаться.
А теперь серьезно, дорогая Маня!
Жизнь коротка, одиночество вечно, а по-настоящему сексуальна только уходящая натура. Не знаю, что ты дашь ему (да и есть ли тебе что отдавать-то? сомневаюсь), но ты получишь такой опыт нежности, мудрости и благодатной печали, которого хватит тебе на многие годы вперед. Ты будешь защищена — не силой и не деньгами, все это вздор, но единственно точным, безошибочным советом, и его снисходительностью, и его памятью сердца. Ты получишь предельно жестокое, временами — страшное знание о жизни и смерти, о физическом выражении времени и тайнах тела, после которых будешь долго приходить в себя. И наконец, только у него ты научишься настоящему милосердию, а быть милосердной в наше время — это единственный настоящий капитал.
Это будет другой Космос, в который пускают за красивые глаза, но по большому и редкому везению. (Если он, конечно, не «мусорный старик», но, с другой стороны, ты вспомни, кого, кого Ахматова называла мусорным!)
«В молодости любовь земная, а в старости — небесная». Так бери же ее, Маня, к себе на землю.
Бери, дура, пока дают.
С любовью и завистью —
вечно твоя Аня.
Версия для печати
комментарии:
Доступные теги:
<b>, <i>, <u>, <p>
