В последний раз опомнись старый мир

Субъективные заметки о русском эйджизме

I.
Рассказывает преподаватель вуза, дама 53 лет: «Частная школа близ дома объявила „конкурс вакансий“. Школа новая, набирает не через агентство, а по объявлениям, ну и, разумеется, через народный телеграф. Прихожу. Сидит девочка такая хорошенькая, деловитая, лет двадцати. Оказалась завучем. Представляюсь: педстаж тридцать лет, кандидат исторических наук, публикации, статьи, монография, авторская методика. Она глаза вытаращила и говорит голосом няни Вики: „Женщина! Вы разве не видите, что у нас СОВРЕМЕННАЯ школа?“ Я спросила, с чего это вдруг я так неприятна современности. „У нас учителя должны быть современные, молодые, амбициозные. Актуальные такие, понимаете?“ И, окинув взглядом мою одежду, уточнила: „И еще — извините — стильные“».

Она пытается быть насмешливой — насколько это возможно в ее тяжелой ситуации: в семье, где матери нужна сиделка, внучке — няня; ни мужа, ни зятя, так получилось, нет. Она, конечно, заработает — займется репетиторством, возьмет вечерников. Но эта проходная, вздорная история что-то ломает в ней, что-то переиначивает, ставит под сомнение все то, что она считала ценностями опыта и символами качества, и обязывает к болезненной рефлексии.

«Конечно, — продолжает собеседница, — я могу утешиться тем, что все равно я для них overqualification, и слава Богу, что все получилось так, мы скорее всего не сработались бы. Но почему же, о Господи, любая девка в этой школе зарабатывает ВТРОЕ больше, чем я? И почему же они с нами так обращаются?»

Эти вопрошания, при всей их риторичности и очевидности ответа, выражают суть межпоколенческого диалога.

По какому праву ОНИ имеют то, чего не заслуживают? — говорят старшие.

А младшие спрашивают: да зачем ЭТИ вообще нужны? Нам и без них как-то не дует.

II.
Эйджизм*, или возрастной шовинизм, он же «абсолютизация возраста» — дело благодатное. Первые концептуальные эйджистские декларации прозвучали от «детей цветов», на волне сексуальной революции 60-х («Не доверяй людям старше тридцати!»), в 1968 известный американский психолог и геронтолог Роберт Батлер ввел термин ageism — и уже к 70-м годам эта форма дискриминации оказалась в почтенной компании гуманитарных преступлений — вместе с расизмом, сексизмом и прочими «измами», — старшее поколение было признано виктимной группой, молодое — социальным агрессором, и охота за прецедентами дискриминации по возрасту стала таким же увлекательным занятием, как отлов педофилов в учительских коллективах. Разумеется, молодость тоже захотела взять свое — и в гуманитарных жалобах зазвучала щемящая тема преследования, недостатка воздуха.

Основное место жительства западного эйджизма — рынок труда; остальные пространства вспомогательны. В России же не так: эйджизм (в вариациях дедовщины, групповщины) присутствует практически во всех сферах жизни — от школы до армии, от офиса до поезда, — но что касается собственно рынка труда, здесь он выглядит юридически неуловимым Джо. Невозможно доказать, а если и возможно, то совершенно некуда пожаловаться, несмотря на все правильные оговорки в наших правильных законах. Если, например, дискриминация по национальному признаку часто порождает дикие скандалы, то эйджистские акты, по мнению большинства, не выходят за рамки общественной нормы.

Нелишне вспомнить, что еще доиндустриальная Россия переживала процессы репрессивной ювенилизации. И по силе, и по ярости своей они прямо соответствовали прочности геронтократического замеса и плотной, как николаевское время, бездвижности. Они начались, когда по свежим еще руинам империи пошла фабрично-заводская, рабфаковская, безбожническая молодость в парусиновых туфлях, держа под мышкой гитару и комсомолку, — спотыкаясь на обломках часовен, на осколках колоколов. «Ясней и ясней становится, что тема времени есть „сын на отца“. Мы долго жили сознанием, что Отец послал Сына для спасения нас на смерть и что ужас распятия есть „воля Господня“. Но вот теперь, когда сын распинает отца (в этом есть ens realissimus времени), то чья же тут воля? Религия это или расправа?» (М. М. Пришвин, Дневники, 1931 г.) Сейчас не сын на отца. Сейчас — несостоявшиеся подмастерья на потенциальных наставников.

III.
Стариков в России не очень обижают: их просто игнорируют. Государственная интонация в отношении стариков исполнена затаенной досады, инициативы повышения пенсионнного возраста вызывают шквал возражений в духе «зачем коптить рабочие места?»

Основную модернизационную атаку принимает на себя поколение «зенита жизни», поры золотой — 40-55-летние. 40 лет — это возраст, в котором американка или европеянка рожает первого ребенка, а мужчина, отстроив дом, идет за вторым высшим. У них — взлетная полоса, у нас — зачастую посадочная. Временами кажется, что архетипическая «одноногая чернокожая лесбиянка с пятью детьми и шестым беременная» не прошла бы у наших эйчаров** по единственному критерию: по возрасту.

Это «точка сборки», кажется, в любой нынешней трудовой биографии.

Никогда так не держатся за работу, никогда больше так не выкладываются и так не трепещут (внутренне), как в это время.

45-55 — прекрасный возраст, когда уже все умеешь и еще все можешь.

45-55 — маргинальный возраст: прошлый опыт, как рюкзак с байдаркой, тянет вниз, а для нового опыта необходима интеллектуальная почва — свежесть ума, энтузиазм, задор, которого в ваших глазах, граждан(ин)(ка) соискатель(ница), что-то не наблюдается. Нивы сжаты, рощи голы. А что у вас с английским? — Зачем мне, замначцеха на молокозаводе, английский? — Вот видите!

Можно было бы списать это на «обновленческий» характер производства. Мол, в сферах, где чуть ли не ежегодно меняется представление о качестве и функционале работника, где постоянно требуются новые профессиональные компетенции, это неизбежно. Переучивайся либо пропадай. Однако простые эмпирические наблюдения показывают, что наиболее жесткий отбор идет совсем не по линии «компетенций», а по линии «перспективы». Почему литературный редактор (высшее филологическое обязательно) в открыточном издательстве должен быть не старше 35 лет? Что потеряет издательство, если составителю открыток «Люби меня, как я тебя» будет 36? И почему менеджеру по продажам в строительной компании и опытом работы в строительстве не может быть больше 40? Как правило, здесь играют роль два фактора: необходимость возрастного равновесия с руководителем и «проектные возможности».

В России срабатывают не квалификации и не официальные рекомендации, а горизонтальные связи — школьные, студенческие, соседские, приятельские.

44 процента российских объявлений о приеме на работу указывают верхнюю планку возраста. Правозащитники считают это дискриминацией, работодатели — прагматикой. Мотивация последних — максимальная отдача: и рыбку, и сесть. Как написала одна из чешских газет, «идеальный претендент — мужчина 30 лет с 35-летним стажем работы». В России, впрочем, все чаще бьют по женщинам. Мужчина в гораздо меньшей степени подлежит идентификации через возраст.

IV.
Из наблюдений:
а) Гордыня.
М. Б., инженер, 52 года, руководитель проекта. Работодатель в розыске, проект закрыт, в помещении их внедренческого бюро открыли магазин игрушек.

Первый год она искала работу. Приняли специалистом на 800 у. е. Стиснув зубы, отработала месяц. Старалась быть доброжелательной.

— Вы почему-то не вписываетесь в коллектив, — сказал начальник отдела (молодой, сочувствующий Хороший Человек). — Девочки уходят в девять вечера, вы убегаете в шесть…

— Девочки, — сказала она, — шарятся на сайтах знакомств. А мне этого…

— Знаете, — сказал он, — лучше бы вы тоже шарились…

На другой день он повысил на нее голос.

— Быстро принесите…

— Что? — переспросила она. — Что?!

Два года прошло. Ничего не ищет. Живет в долг. Смотрит в стену.

— Я была руководителем проекта, — говорит она как заведенная. — И жду достойного предложения.

И смотрит в стену. На обоях от ее взгляда выгорела большая дыра.

б) «Брошенка».
Он — средней руки менеджер, она — удавиться с тоски! — верная супруга и добродетельная мать. Не то чтобы клуша, нет, но «честная домохозяйка». Интернет — для кулинарных рецептов, машина — для поездок на дачу и на рынок, женская радость — был бы милый рядом. Ухоженные дети в секциях и студиях; вовремя прочитываются Бегбедер и Акунин, в гостиной белый кожаный диван восемь на десять. На пятом десятке милый, как и положено, уходит к женщине с тонкими интеллектуальными запросами, потому что счастье — это когда тебя понимают. Квартиру — семье, новую купил по ипотечному кредиту, что немедленно сказалось на сумме алиментов. Она достает диплом института инженеров водного транспорта, — и вступает в эпопею обзвонов, просьб, уговоров замолвить словечко; в ход идут джоб. ру и работа.ру, курсы дизайнеров, с которых она сбегает на второй день, и курсы бухгалтеров, после которых она не может вспомнить ни слова. Она не нравится на собеседованиях — застенчива, угрюма, медленно думает, не понимает каких-то слов типа «фандрайзинг», а когда пытается выглядеть раскрепощенной — выглядит почему-то развязной. «Я бы взял тебя, — объясняет товарищ мужа, владелец крупного агентства, — но в тебя же нужно ин-вес-ти-ро-вать, в 45 — не инвестируют, ты пролетела как фанера над Парижем». Но все-таки взял. Теперь она зовется офис-менеджером, варит эспрессо. Рядом девочки и мальчики, достойные ин-вес-ти-ро-ва-ния, обучения, курсов и поездок, они настоящий человеческий капитал и приносят прибыль. Зато она тонко режет лимон — больше так никто не умеет.

в) Слишком человеческое.
Всем хороша потенциальная замглавбуха Ольга Ивановна — но внешний стандарт подкачал. Это женщина со статями Фаины Раневской и степным скуластым лицом обладает удивительной особенностью: любая одежда на ней приобретает неистребимый оттенок домотканности, выглядит самопалом и самовязом. А по хайтековским просторам цокают суконные дивы, легкие как кузнечики, да летают костюмны юноши, под стеклом атриума журчит фонтан, из унитаза при спуске вод играет «Одинокий пастух» Джеймса Ласта. Пахнет синтетическими фиалками. Эйчарша смотрит на заслуженного работника счетного хозяйства, с сожалением думает: некомильфо, и вместо того, чтобы соврать по инструкции, совершенно непрофессионально говорит: к сожалению, возрастная планка… И Ольга Ивановна в ответ понимает, что это ей так по-ученому, без рыла и калашного ряда, и думает: а ведь права. Мне бы попроще куда. Например, в горхлебторг.

Кстати, средний запрос на московском рынке труда требует главбуха от 50 лет. Очнулись! Правда, и требования высокие: высшее профильное, дополнительно — курсы юридические или экономические, компьютер и пр., — но все это справедливо. Возрастная планка поднялась до 55 лет, спрос вырос за последние годы на 30 процентов, на одного главбуха приходится 3-5 предложений о работе. Советский стаж и опыт — «отягчающие обстоятельства» — снова становятся частью цены специалиста? Или тут что-то другое? Клерк — это либо идеальный вы, либо смутный объект желания, возраст тут даже бестактен, и всякое желание, самое смутное, отбивает с ходу. Но главбух не клерк, это не вы и не ваша греза, это денежки, которые счет любят. Кашу умеет варить бабушка. И считает она лучше — надежнее как-то.

V.
Самое опасное, что может произойти на российском рынке труда, — борьба с возрастной дискриминацией. Страшно подумать, какую цепь несправедливостей потащит за собой эта борьба с несправедливостью, сколько рабочих мест станут менее доступными, — и сколько, соответственно, спекуляций возникнет вокруг того простого факта, что пятидесятилетнюю компетентную Мариванну не приняли на работу, а взяли какого-нибудь дискотечного Валюсика с беззащитными ключицами. Вообще не дай Бог дожить до времен, когда у нас будут исполняться все заветы Трудового кодекса и возникнут прецеденты судебного преследования за дискриминацию по возрасту. Мало не покажется никому — ни работодателям, ни претендентам.

Скорее всего, произойдет геттоизация старшего трудового поколения — и как во времена былинные создавались слободы ремесленников, так и сейчас, на определенных предприятиях и в структурах, будут локализации «возрастников», недоветеранов труда. В принципе, уже и сейчас спорадически появляются поколенческие коллективы — наступает время возрастной консолидации и тихой взаимовыручки.

А остальные — пускай живут себе в своей гомогенной молодости.

Под своими ванильными небесами.

---

* Термин «эйджизм» (ageism) был введен в 1968 г. американским геронтологом Робертом Батлером в значении систематического стереотипизирования и дискриминации людей по их возрасту, подобно расизму и сексизму, которые действуют аналогично в связи с цветом кожи и полом. Эйджизм определяет пожилых как слабоумных, ригидных в мышлении и манерах, старомодных в их морали и навыках, отличающихся от молодых и как в меньшей степени людей. (И. С. Кон) ** Эйчар(ша) — сотрудник отдела HR (Human Resourse), отдела кадров, если говорить по-человечески.

Версия для печати

комментарии:

Доступные теги: <b>, <i>, <u>, <p>

Имя

Сообщение