Город и благодать

Валдаю не стать мажорным местом

 

I.
«А воздух! В радиусе ста пятидесяти километров — ни одной промышленной трубы, где еще вы такое видели?» Воздух — да: натуральная кислородная атака. Когда в этом лирическом «городке, занесенном снегом по ручку двери» вспыхивает солнце — мгновенно оттаивает озеро, а на острове, за густыми кронами деревьев, высверкивают луковицы Иверского монастыря, — Валдай смотрится страницей сусального интуристовского буклета. А через час снова: свинцовая вода, снегопад, кофе растворимый, мокрые ноги. Ночью на центральной площади города, у просторного розового Троицкого собора, горит костерок, вокруг сидят тихие подростки. «Как здорово — костер на площади», — умиленно шепчу я. «Это вечный огонь», — говорит Андрей Палыч, местный житель, гидролог и краевед. «Что же они там делают?» — Пожимает плечами: «Греются».

Я была здесь два года назад, в конце августа, — и уезжала в твердой уверенности, что в самое ближайшее время город ожидает экономический расцвет, инвестиционный бум. Еще немного, еще чуть-чуть — и все закипит, расцветет, забушует. Валдай и в позднесоветские времена был в моде у московской и питерской интеллигенции, в полупустых деревнях селились на лето целыми коммунами, но сейчас совсем плотно, совсем обстоятельно все сошлось: ожидание скоростного автобана, который китайцы проведут вот тут, смотрите, прямо, по нашим ногам, до небес взлетевшие цены на землю и недвижимость (по берегам рек и озер — скуплено все, нечего и прицениваться), строительство президентской резиденции в непосредственной близости от Иверского монастыря, от чего монастырю перепали громадные реставрационные средства, — да и горожане уже почувствовали себя под сенью державного благоволения. А ведь еще есть прекрасные культурности — единственные в России Музей уездного города и Музей колоколов, больше нигде; а еще мода на внутренний туризм — на Валдай пошел уже не экологический гитарист-палаточник-байдарочник, а турист мажорный, сытый, переевший тайландов и майорок, захотевший брутальных отечественных радостей: охоты, рыбалки на катере, баньки по-черному, раззудись плечо, — и на дорогах не продохнуть было от джипов с московскими номерами. Администрация Новгородской области выдвинула проект «Валдай» на конкурс «по получению статуса туристско-рекреационной особой экономической зоны».

Тогда, в то лето, цвели кувшинки в неестественно синих водах, ночью на небо выходили громадные, как в ТЮЗе, звезды, до сентября стояла земляника, а непритязательная комнатка в пансионате уже стоила как отель в центре Праги. Мы бродили по бедному рыночку, меж подтекающих льдистых кур, воблы и укропа веревочной прочности, исподтишка ханжествовали: ох, от интервенции добра не будет! Засрут и эту золотую землю, подтянется лужковстрой, Святое озеро опошлят буржуйские яхты и всякие поганые глиссеры, — но город, сам город уже был в томлениях грядущего, он походил на бедную красавицу в ожидании знатного, но верного жениха, который где-то в пути, с дарами, шелками и бусами, наверное, в предместье уже, искры летят от серебряных подков.

Счастливого мезальянса, однако, не случилось, — то ли девицу поматросили, то ли жених-солнце попал в какой-то путевой форс-мажор. Минрегионразвития не дал Валдаю статус экономзоны (администрация области не нашла положенных по условиям 2, 5 млрд. рублей для софинансирования), а дал российскому недозападу — эстетской Куршской косе. Строительство автобана вроде бы и начнется, — китайцы подтвердили намерение, — но опять-таки неизвестно когда. За время больших надежд цены на землю взлетели в четыре-пять раз, а на квартиры в городе — в три раза, теперь метр в строящемся доме стоит 26 тысяч рублей, потому что москвичи — да-да, собаки-на-сене! — скупили много квартир — вместо дач, зимой они стоят-пустуют, а мы расхлебывай. 100 тысяч туристов в сезон и 20 тысяч населения — силы неравные. Цены в магазинах примерно на уровне московских, — при этом треть населения района имеет доход ниже прожиточного минимума, а смертность в первом полугодии этого года ровно вдвое превысила рождаемость. Президентская же дача, набирая обслугу, обескровила штаты бюджетных организаций, — лучшие медсестры пошли в горничные, да и как не пойти с 6 тысяч рублей на целые 20?

Вдох — и отложенный выдох. Похоже, не стать Валдаю ни придворным курортом, ни северной Рублевкой. Слишком сильна, слишком убедительна его личная биография.

II.
Первый русский интеллигент, Александр Николаевич Радищев, в «Путешествии…» подло оклеветал валдайских девок. «Наглые», «стыд сотрясшие», «любострастные чудовища» — а сам-то, если вспомнить? Надежда Петровна Яковлева, старший научный сотрудник Музея уездного города, не произносит слова «сифилитик», говорит сдержанно — «больной человек, как и было доказано» — но с ядом непередаваемым. Знаменитая наглость валдайских девок, продающих баранки на дороге и ублажающих путешественников в бане — это, напротив, высшее, творческое проявление невинности и целомудрия. А что разрумяненные, так женщина без косметики — признак социальной никчемности мужа, выйти без косметики — это хуже чем простоволосой. Символика баранки. Символика ягоды. Символика поцелуя. Ментальность перевала, транзитного города. Парижские шляпки при сарафанах. Этот блистательный культурологический моноспектакль в исполнении Надежды Петровны, тонкой блондинки с лицом Анны Герман, длится час — и оторваться невозможно.

Но я, собственно, здесь за другим. В Валдае с 1995 года проводятся Меньшиковские чтения, а с 1998-го работает экспозиция, посвященная «валдайским дачникам».

Михаил Осипович Меньшиков — «ярый цепной пес царской черной сотни», как назвал его Ленин, и генерал Косаговский, и Иоанн Кронштадтский — почетный член местного Вольного пожарного общества, и Рерихи, и Всеволод Соловьев, и Панаевы, и Дягилевы, — вот так идешь, ни о чем не подозревая, мимо стендов с колокольными капиталистами, а со стены открывается «тот самый Нилус», Сергей Александрович, «известный духовный писатель», в бюро — его письма, найденные Надеждой Петровной в домашних архивах валдайцев.

Меньшиков — так вышло, бренд, валдайский «гений места», нравится это кому-то или нет. Здесь он жил с 1907 года, писал, принимал гостей, был арестован (красноармеец укоризненно сказал рыдающей жене — «Вы же культурная женщина!») и убит практически на глазах у всех своих шестерых детей на берегу Валдайского озера. «Известный черносотенный публицист расстрелян за участие в монархическом заговоре», — напишут через два дня «Известия» («расстрелян за убеждения», уточнит мемориальная доска), а один из следователей Меньшикова через три года подпишет смертный приговор Гумилеву. Говорят, что он сам стрелял приговоренному в висок, — прицельно, чтобы вылетели мозги, чтобы растереть их ногой по земле, — и выстрелил, и растер. Так ли это — Бог весть: в воспоминаниях Марии Меньшиковой мозги выбили у другого казнимого, восемнадцатилетнего юноши, попавшего под расстрел «для комплекта».

 …Через полвека валдайская девочка будет ходить на вечерние занятия по литературе в интернат для сельских детей, разместившийся в доме «черносотенца». В этом интернате вечерами подрабатывала учительница, собирала учеников, — девочке не нужны были эти дополнительные занятия, она хорошо успевала по литературе, но что-то такое было в этом доме, что-то вело ее, — сами ли стены, изразцовая печка особого рисунка, другой воздух, какое-то до сих пор не сформулированное вещественное очарование, «что-то несказанное», объясняет Надежда Петровна. Она окончит Академию художеств в Ленинграде (и победит на конкурсе молодых ученых — «за исследование о Патриархе Никоне мне дали премию от обкома комсомола, представьте!»), вернется в Валдай с дипломом искусствоведа, станет одним из создателей Музея уездного города и Музея колоколов — и все время она будет открывать для себя эти полустертые, неоднозначные, общественно не одобряемые имена, а по большому счету — возвращать их в культурную память соотечественников. — Ну, была статья, кажется, в парижской «Русской мысли», что мы фашизм такой развели, используем низменные инстинкты для привлечения публики. Это все, больше не трогали нас. Или вот: звонит мне один наш чиновник, очень хороший человек, неоднократно, кстати, помогавший с организацией Меньшиковских чтений, — и говорит: «Надежда Петровна! А вы хоть знаете, кто такой Меньшиков? Я зашел в интернет, почитал: это же антисемит!» — Так, говорю, понятно. Вы на каком-то националистическом сайте прочли тенденциозную подборку и делаете такие выводы. Нет, вы все читайте, говорю я, читайте Меньшикова подряд!

Выходят сборники статей и писем, каждый сентябрь проходят чтения с заезжими писателями, экскурсиями, хиреет дом Меньшикова, — никто не берется за реставрацию, потому что дом принадлежит внуку писателя (город подарил), а земля, на которой он стоит, — городу, и это какая-то неразрешимая проблема. Надежда Петровна нашла сына расстрелянного генерала Косаговского — 85-летнего, незаконнорожденного; онпрожил тихую жизнь вблизи от Валдая и только недавно узнал, что написал Меньшиков про гибель его отца за неделю до гибели собственной: «Привезли его поздно ночью, сказали, что расстрел назначен на 6 утра. Он просил не медлить: чем скорее, тем лучше. Сам сходил и засветил фонарь. Благословил мальчика, кухаркиного сына, повесил себе фонарь на грудь — цельтесь вернее, я человек крепкий! Раздались в саду пять выстрелов, и пятым разворотили ему череп так, что мозги вытекли…» Мозги, мозги, мозги… кажется, это универсальное валдайское удобрение.

III.
Андрей Павлович Урываев — бывший директор Валдайского филиала государственного гидрологического института, — называет четыре культурных потока, сформировавших этос советского Валдая: ученые-гидрологи, педагоги, врачи, производственники. Здесь образовались уникальные кадровые потоки: педагоги были из поповских семей, ученые — отовсюду (Урываев называет Валдайский филиал «мировой меккой экспериментальной гидрологии»). Андрей Павлович приехал сюда вместе с отцом, тоже гидрологом, в 1951 году, ему было тринадцать лет, в Москве они оставили четырехкомнатную квартиру на Садово-Кудринской и оказались в городе, где не было электричества, еле теплились локальные генераторы, и лишь на центральной улице, совпадавшей в те дни с трассой Москва-Ленинград, горели четыре фонаря. При этом школа была необыкновенно сильная — Урываев, московский отличник, немедленно скатился на тройки и долго приходил в норму. Многие педагоги были пламенные разночинцы и традиционалисты в одном лице.

Валдайский филиал ГГИ — в некотором смысле местный академгородок. Небольшой, соразмерный масштабу города: 23 га на берегу озера, экспериментальные станции, жилые дома с участками, сад, парк. Институт был объектом ЮНЕСКО — эта вывеска и сейчас висит, только глаз не радует. Не удивительно ли — еще в семидесятые года сотрудники института безостановочно ездили в Швейцарию и капстраны, сам Урываев, например, побывал на Аляске, до сих пор вспоминает, как купил там джинсовый костюм, — и принимали у себя иностранных, соответственно, ученых (местный КГБ любил гидрологов, они вносили в их жизнь хоть какую-то профессиональную интригу). Со снабжением было плохо, но был налажен «продуктовый мост» — возили еду из Москвы и Питера. Андрей Павлович вспоминает про удивительное чувство открытости и безопасности, в котором росли дети ученых: огороженная территория и незапертые двери, детей не отдавали в детские сады — зачем, когда такие сады ликейские, среда и природа, наука и социум. Еще в городе работал завод «Юпитер» выпускал объективы для «Зенитов», — и валдайцы хорошо помнят окрестных нимф, работниц «Юпитера», — им было положено работать в халатиках на голое тело.

Что теперь? Теперь как везде. 90-е годы непоправимо подломили институт. Ученые взяли в руки лопаты — благо земля есть — и занялись огородничеством, курами, молоком. Подсобное хозяйство — почти непременный атрибут провинциального бюджетного учреждения; теперь сведения о поголовье КРС (крупного рогатого скота) в пришкольных, прибольничных хозяйствах входят в официальные районные отчеты. Сейчас, по словам Урываева, в институте, оставшемся в ведении Роскомгидромета, работают около 36 человек, — против прежних 350, эксперименты не то чтобы прекращены, но минимизированы. Тонкие исследования выполняют спутники. Люди не очень-то и нужны.

— Гидрометслужба находится в критическом состоянии! То, что случилось на Зейской ГЭС, мы бы сумели прогнозировать! Мы бы не допустили…

Сидим в кафе, средь кухонного смрада, Урываев, перебивая телевизор и волнуясь, излагает мне свою программу реформирования службы гидрометеонаблюдений. Темно, странно, холодно, за окном медленно всплывает советская Атлантида.

IV.
— До 50-х годов Святое озеро было форелевым и хариусовым. Потом стало сиговым. В начале 80-х — щучьим. А сейчас — плотвичное. Потом оно станет карповым озером, потом просто болотом, а потом — умрет. Чтобы оно пришло в первоначальное состояние, надо стереть Валдай с лица земли и подождать еще 40 лет…

Так говорит Ольга Любимова, — ранее гидробиолог, а ныне журналист районной газеты, поэт, руководитель поэтического клуба «Автограф» и организатор ежегодного фестиваля авторской песни «Норд-Вест», — по ее словам, третьего по значимости. Перемена участи — не по доброй воле. Ученые становятся журналистами, и это еще не самый дурной исход, а вот педагоги уходят в милицию, в валдайской милиции так много женщин.

Ольга тоже живет в академгородке, в помещении бывшей фотолаборатории, дети выросли, она рассказывает про фестивальную жизнь, про коллег, приезжающих со всей страны, про культурную жизнь города, про то, как из Петербурга в Валдайский «Народный театр» приезжает профессиональный режиссер Исмаилова, чтобы ставить «Укрощение строптивой» и «Провинциальные анекдоты», — раньше Исмаилова жила в Валдае и получала 1500 рублей, 900 из них приходилось платить за жилье, — но мы все время сбиваемся на озеро и институт, там еще работает Ольгин муж, на институтском кораблике возит туристов иногда просто за солярку.

Почти все проблемы завязаны на этом. Но есть и новые. Врач-психиатр Дмитрий Дергунов, завотделением больницы в поселке Короцково — переселенец из Казахстана, — рассказывает мне, как пытался получить кредит на квартиру в рамках правительственной программы «Социальное развитие села». Кредит выдается из расчета 12 тыс. за метр, а валдайский метр давно стоит 26 тысяч, и это в новом, строящемся доме. Дмитрий работает на трех работах, в том числе в детдоме (полставки психолога — 1500 р.), и 26 тысяч для него — все равно что запредельная цифра. Его стажер, интерн из Новгорода, усмехается, у него другое потрясение: недавно он получил первую зарплату. — В аванс дали 3000, и я почему-то решил, что дадут еще 6000. А дали 600. — Почему? — Ставка врача девятого разряда. — И что вы делаете? — Посмеиваемся, — говорит. — А что мы можем? На демонстрацию выходить?

Это чуть меньше, чем средняя зарплата в сельском хозяйстве (3740 р.). И чуть больше, чем номер в совсем не роскошной гостинице «Валдайские зори», куда надо пробираться сквозь толпу гастарбайтеров.

Мы заходим в кирпичную церковь Апостолов Петра и Павла при городском кладбище, где похоронен Меньшиков, — это был один из двух приходов Новгородской области, восстановленных в 1943 году. Священник Игорь Грибов — музыкант, выпускник Петербургской семинарии, отец троих детей. «Игорь Тонкий», как зовут его здесь, чтобы отличать от Толстого из другого прихода. Недавно прихожанка подарила отцу Игорю дом. Небольшой и не новый, — но дом, а свою маленькую квартиру он отдал ученику, «стажеру», помогает ему переезжать. Отставные ученые из института ходят в кружок православной культуры: на доске — древнегреческая вязь, в каменной печке греется картошка.

Я выхожу на заснеженные мостки, смотрю на остров посреди Святого озера, и кажется, что это просто два берега, разделенные тремя километрами черной воды. На этом — жизнь. На том — ранее патриарший, теперь почти «номенклатурный» свежеотстроенный монастырь. По городской легенде, которую мне с удовольствием несколько раз пересказывали со словами «есть свидетели», приехал Чубайс, увидел шестерых монахов в резиновых сапогах в мороз и протянул вооот такенную пачку денег. И сказал: еще дам. И дал. И Путин дал. И больше, добавляют валдайцы, не было там худых монахов. Кесарю кесарево: появилась крупнейшая на Северо-Западе строительная компания, несколько лет шла ликующая стройка, к острову протянули цельнометаллический мост, братия приосанилась, с паломниками стала разговаривать хамовато, сквозь зубы, на вопрос «Кто же вам помогает» отвечают многозначительно: «Сосед…» А недавно, рассказывает прихожанин, в епархии подсчитали и ахнули: поддержание новой инфраструктуры требует суммы большей, чем весь епархиальный бюджет! Зато можно заказать отпущение грехов онлайн.

Всего лишь три километра, целых три километра — почувствуйте разницу.

Версия для печати

комментарии:

Доступные теги: <b>, <i>, <u>, <p>

Имя

Сообщение