Испанский сапожок Prada

О, вещный мир!

 

«Я был бы абсолютно счастлив, если бы у меня были сапоги Prada, такие, как у тебя», — произнес Максим. В очередной раз мое нарождавшееся чувство было разрушено, попрано сапогом в буквальном смысле слова. «Ты счастливчик, — говорит мне однокурсница. — Объездил весь мир. Живешь на Тверской. Одеваешься в Третьяковском. Дачи вон покупаешь». «Господи! Машина есть, квартира есть, дача есть. Чего тебе еще от жизни надо? Чем ты все недоволен?» — это уже милые коллеги. Некоторые добавляют, что есть еще и «имя» — уж это менее всего меня заботит.

Я не помню — и может быть, не знал, не имел возможности узнать, — в какой момент счастье и удача, без которой, ясный Павлик, счастья не видать как собственных ушей, стали вдруг ассоциироваться с предметами материального мира. Люди, заставшие советский строй не с боку припека, как я, а плотно, сердцем и душой, рассказывают, будто тогда было как-то по-другому. Мои личные наблюдения это не подтверждают. Кажется, что даже наоборот: в понятие счастья тогда входили какие-то совсем уж абсурдные предметы типа видеомагнитофона, импортной краски для волос и едва ли не сапог ЦЕБО — тогдашнего, как я понимаю, аналога «дьявольской» марки, столь полюбившейся новому поколению интеллигентных хастлеров. Нет ничего печальнее вынужденного воздержания. Добродетель от нищеты весьма недолговечна.

Я и сам, чего уж греха таить, еще восемь лет тому назад потряс одну редакцию, сильно, как мне думалось, недоплачивавшую, заявив, буквально, что «Счастье начинается от тысячи двухсот „грязными“»! Тысяча двести, и даже чистыми, — давно пройденный этап. А счастья все нет, нет и нет.

Тем с большим удивлением я обнаруживаю, что есть люди, которым я кажусь преуспевающим работником, почти дельцом от журналистики, довольным потребителем гламурного коктейля из Миуччии Прады, Ксении Собчак и балерины Светланы Захаровой. Я помню ужас, отразившийся в глазах одной моей светской знакомой, когда она увидела, что я сажусь в машину — о! трепещите — в машину с правым рулем. Ибо основное светское правило гласит: если ты неудачник, а только отъявленные неудачники могут позволить себе такое ужасное фо па, как собранный в Японии автомобиль, изволь сделать так, чтобы об этом знали только ты и твои близкие. Для всех прочих участников движения такое знание оскорбительно. Светский неудачник будет исступленно твердить: ему плевать, что там бормочет княгиня Марья Алексевна, — и все-таки сделает все для того, чтобы поточнее разузнать, что же она такого набормотала. Ложь — естественное и самое надежное пристанище неудачника.

Я еще и поэтому с замиранием сердца жду каждый новый номер журнала «Татлер». Глянцевый кирпич дает столько пищи для размышлений, что даже и лакшери-уикэнда не всегда хватает, чтобы все переварить. Светская хроника у нас была и раньше, но «Татлер» состоит из нее целиком — это как если бы нужно было приготовить светскую жизнь для полета в космос, запихнув в тюбик все ценное, полезное, бесценное и бесполезное, что в ней есть. Людей, появляющихся на страницах журнала, роднит одно — история успеха. Они все считаются друг у друга людьми удачливыми, предприимчивыми в хорошем смысле слова, невероятно обходительными и бесконечно милыми. Это ведь только неудачники бывают сердитыми, занудными и больными. Людям состоявшимся чужды глупые и смешные слабости низшей расы.

Объективные наблюдения за описываемой журналом в превосходных выражениях жизнедеятельностью дают иной результат. Минус на минус, плюс на плюс, и получается, что подлинная удача, выпавшая на долю персонажей светской хроники, — то действительно неотменяемое обстоятельство, что мужчины, содержащие всех этих крокодилиц с пухлыми губами и сиськами-шарами, родились, как Маша Распутина, в Сибири, вкус их формировался в условиях максимально приближенных к нулевым, единственным доступным источником для формирования представлений о женской красоте был плакат на стекле кабины водителя рейсового автобуса, доставлявшего будущего плейбоя с картошки в Голожоповке к месту постоянного жительства (остановка «Элементный завод»).

Я с невероятной радостью обнаружил, что эту мою нехитрую мысль разделяет еще один считающийся невероятно успешным господин, являющийся я бы сказал завсегдатаем «татлеровских» страниц. «Пойми, это у нее завтрак», — сказал он, кивая на некую светскую девушку в «Симачев-баре». Был час ночи. И мы продолжили тему. И пришли вот к чему. Западное общество, которое в целом не вызывает в нас сочувствия, устроено, в общем, справедливее, поскольку в нем, парадоксальным образом, «тот, кто работает, тот и ест». Мы оглянулись вокруг. Дело было ближе к трем ночи. «Симачев» был забит до предела. Совершенно очевидно, что все эти люди, без устали заказывавшие сигары и шампанское, совершенно не собирались наутро на работу — ни на физическую, ни на умственную. История их успеха куется без главной составляющей — труда.

Последний раз упомяну «Татлер» — и больше никогда, обещаю. Уважаемое издание составило рейтинг самых влиятельных блондинок России — да, бывают и такие рейтинги; как говаривал герой киноленты «О бедном гусаре замолвите слово» по фамилии Мерзляев, «бумага все стерпит». Так вот, среди прочих влиятельных людей там имеется и девушка, профессия которой в советское время называлась бы «гример» или как-то так. Сейчас она «визажист». И я ума не приложу, что же в этой профессии такого влиятельного, в чем могущество этого непростого ремесла. Или это «Татлер» метафорически, иезуитски, исподволь указывает нам то невероятно важное место, которое занимает в современной русской жизни внешность женщины, ее, так сказать, «ветошь маскарада»? Дескать, посмотрите, с кем жить приходится, люди, о ком писать, из кого составлять рейтинги. Тогда что? Тогда снимаю шляпу.

Впрочем, понятие удачи подвергается переэкзаменовке не только на глянцевом поле брани. Я недавно обнаружил на страницах городского еженедельника Time Out до боли в трудовой книжке знакомое лицо бывшего главного редактора газеты «Коммерсант» Рафа Шакирова. Он отвечал на вопросы про свою историю успеха. Господи! Да где же тут успех? Я помню «Коммерсант» того времени: жадное освоение бюджета, чудовищное хамство, гарем мелкопоместного падишаха, а не редакция газеты. Максим Соколов ушел. Дуня Смирнова ушла. Ушли все, умевшие чувствовать и писать. Потом у Рафа было РТР, «Известия», «Новое время», сейчас еще что-то. И везде в определенный момент не складывалось, рушилось. Корреспондент поясняет: за это умение восставать из пепла мы и ценим Рафа. Что ж, у всех свои представления об успехе. Кому-то вон и сапог Prada достаточно.

Версия для печати