Среднего класса у нас нет

Социолог Александр Жаворонков об изменениях в России

Ведущий научный сотрудник Института социологии РАН Александр Жаворонков с 1960-х годов исследует потребительский рынок страны, а также поведение социума. Еще в конце 1960-х Жаворонков был участником знаменитого «Таганрогского проекта», самого масштабного социологического исследования за время существования СССР. После обнародования его результатов фактически произошел погром социологии в СССР.

— Александр Васильевич, насколько, с вашей точки зрения, изменились сегодня потребительские предпочтения россиян по сравнению с советским периодом?
— В целом не очень значительно изменились. Как и 20 лет назад, около 50 % бюджета среднестатистического россиянина тратится на еду. Тогда как в западном мире за 40 лет расходы населения на питание сократились с 40-50 % до 15-20 %.

Примерно схожий по сравнению с брежневским временем сегодня и уровень трат на алкоголь. В общем, последние 20-25 лет мы топчемся на месте, если говорить о потребительских стандартах. В том же смысле можно проследить и динамику доходов государственного бюджета от продажи спиртного. Накануне Первой мировой войны оно обеспечивало 25 % бюджетных доходов, при Сталине — 19 %, при Хрущеве — 30 %, при Брежневе — 34 %. Сегодня госмонополии на спиртное нет, а потому сложно отслеживать расходы россиян на алкоголь, но в целом расходы на спиртное по сравнению с брежневским временем, вероятно, не возросли и не уменьшились. Кстати, и 25 лет назад социологам было трудно вычленить эти цифры — часть доходов от продажи спиртного (известно, что при Брежневе они приносили 54 млрд. рублей в год), например, маскировались в такой статье бюджета, как «Сушеные грибы, пряности, витамины».

Сегодня, правда, к водке прибавились наркотики. Например, в 1990-е годы от опоя фиксировалось в среднем 70 тыс. смертей, от наркотиков — 35 тыс. Сегодня обратная картина: 35 тыс. алкогольных смертей и 70 тыс. от наркотиков.

Ситуация с алкоголизмом в России ужасающая последние 100 лет. Возьмем только экономические категории. Так, введение сухого закона в Первую мировую увеличило производительность труда на 7 %. В брежневское время потери в производительности труда только от похмелья составляли 10 %. Мы предлагали в то время властям начать государственную программу по пропаганде потребления вина взамен водки. Однако качество вина было таково, что последствия его употребления не сильно отличались от водочных. Например, по ГОСТу 1968 года проходило только «Советское шампанское».

— Выходит, спиртное и питание — основные приоритеты как советских людей, так и современных россиян?
— Я бы даже еще более конкретизировал этот список. Так, вот уже примерно 40 лет в еде основная ценность, символ «нормальной жизни» — это колбаса. Другое дело, что сегодня кто побогаче берет копченую или телячью, а кто победнее — докторскую.

Другое базовое потребительское предпочтение — жилье. Оно остается таковым на протяжении сорока с лишним лет. Другие устремления могут сильно трансформироваться. Например, в 1960-70-е годы большинство советских людей считали, что главное, к чему надо стремиться, — это жилье и любимая работа. В 1980-е эта пара трансформировалась до «жилье и положение в обществе». Сегодня — «жилье и выживание».

Кстати, в СССР признавались, что любимой работа была для примерно 15 % людей — в основном для ученых, технической и творческой интеллигенции. Сегодня свою работу назвать «любимой» могут считанные единицы.

Еще надо отметить, что представления об идеальном жилье не меняются все это время. Еще в 1960-е годы считалось, что на человека должно приходиться по 13 кв. м, плюс по комнате на разнополого ребенка, плюс общая комната на всех (гостиная). Среднестастическая российская (и советская) семья из 4 человек мечтала примерно о 80-90 кв. м и была уверена, что нормальная жизнь возможна на такой площади. Но и сегодня в ужасно расслоенном российском обществе в среднем на человека приходится по 17 кв. м, т. е. на семью из 4-х человек — около 70 кв. м. То есть мы до сих пор не дотягиваем до мечтаний человека 40-летней давности.

При этом если посмотреть на статистику, то 40-50 % построенного жилья сегодня не заселяется — оно приобретается либо про запас, либо т. н. «частными инвесторами». В принципе это такой же омертвленный капитал, причем схожих объемов в денежном выражении, как и предприятия ВПК в советское время.

— Если мы заговорили о социальном расслоении — как оно выражается в цифрах?
— В отечественной социологии сейчас принято говорить о соотношении благосостояния верхних и нижних 10 процентов в России как 35-37: 1. Но тут есть некоторое недоразумение. Дело в том, что социолог физически не может опросить ни обитателей Рублевки, которые не пустят его на порог, ни бомжей. Так что в реальности это соотношение в России выше: как минимум 40-45: 1. Напомню, что в Швеции оно 4-6: 1, а в других странах Запада редко когда превышает 12: 1.

Но можно еще больше сузить численность по-настоящему богатых людей. В России примерно 70 % богатства принадлежит около 1700 семей. В этом отношении, как, кстати, и во многих других, если говорить о потреблении, мы похожи на латиноамериканские страны — такие как Бразилия или Мексика.

В нижних стратах общества тоже проходят похожие, как и в Латинской Америке, процессы. Помню, меня поразила поездка в 1994 году в Касимов на золотую обогатительную фабрику. Там руководство не могло впрямую сокращать рабочих — оно было еще движимо какими-то псевдосоциальными установками. И тогда было придумано не платить рабочим зарплату несколько месяцев (напомню, это была золотая обогатительная фабрика, и оборотный капитал у них был), вынуждая их воровать. Люди просто стреляли из рогатки золотыми слитками за забор фабрики, их тут же ловили и сажали затем в тюрьму. Таким нехитрым способом и было проведено необходимое сокращение персонала.

— Сейчас, похоже, почти каждый социолог и экономист занят поисками российского среднего класса. А как вы могли бы охарактеризовать этот класс, его численность, его привычки, вкусы?
— Никакого среднего класса в России пока нет, мы только на пути к его формированию.

В результате дефолта 1998 года разорились миллионы человек, занятых в челночной или рыночной торговле, тогда же рухнул почти весь малый бизнес, с которым связывали большие надежды — через несколько десятилетий из него могла бы сформироваться численно значимая среда носителей базовых капиталистических ценностей.

Если экономический кризис, не дай Бог, произойдет сегодня, например, после резкого падения цен на нефть, множество людей, относимых сейчас к среднему классу, вроде офисных служащих, выпадут из него.

На сегодняшний день мы, так же как и в советское время, можем говорить, что у нас есть один устойчивый класс — номенклатура.

Ведь нельзя говорить и о буржуазии в России, как классе, во всяком случае, самосознание у нее не капиталистическое. Например, до начала девяностых годов ХХ века считалось, что наивысшую прибыль давала паровая машина в Англии в первой половине XIX века — 3000 %. Но распродажа гуманитарной помощи в России показала, что прибыль можно довести до 10.000 %.

— Александр Васильевич, а как изменились потребительские предпочтения в среде медиа и культуры?
— Потребность в информации возросла, вопрос, какого качества эта информация. Например, и в начале 1970-х, и в конце 1990-х мы проводили один и тот же эксперимент, чтобы выяснить, сколько сообщений СМИ в день может усвоить человек. И в обоих случаях оказалось, что не более двадцати трех сообщений. То есть это предел, скажем так, «заполняемости» сознания среднестатистического человека. Другое дело, что сегодня россиянин в основном получает информацию из телевизора — а при его просмотре включается первосигнальная система, ориентированная на образное (эмоциональное) восприятие, образы глубже остаются в памяти. А в телевизоре, понятное дело, юмористы и сериалы. Я считаю, что, конечно, никакого специального оболванивания населения нет — просто медиа ищут пути получения сверхприбыли. Расскажу еще об одном эксперименте. В конце 1960-х, а потом в 1990-е мы проводили опрос: респондентам предлагался список из 96 имен великих людей, как российских, так и иностранных (Шекспир, Рубенс, Цветаева и т. д.) И в обоих случаях, например, Толстого и Горького знали 100 % человек, а Платонова и Фолкнера — 2 %. То есть уровень осведомленности и эрудированности никак не понижается и не повышается, просто сейчас у нашего среднестатистического соотечественника включена первосигнальная система, поверхностное восприятие информации, но глубинные знания никуда не делись.

Версия для печати