Культ полена
В Архангельске обтесывают историческое прошлое

I.
В 1974 году в Москве начали создавать пешеходную улицу Арбат. Это была первая специализированная пешеходная улица в СССР, и никто толком не понимал, как она будет выглядеть. Проект, естественно, существовал, но постоянно корректировался.

В первой половине 1980-х стало более или менее понятно, что это будет. Тогда и регионы подтянулись. Чуть ли не в каждом областном центре задумались: а мы что, рыжие? Почему б и нам такое не сварганить? У нас лишних улиц не найдется, что ли?

Лишние улицы, конечно же, нашлись, и их потихоньку стали переделывать в пешеходные. Кампания носила отчасти абсурдный характер, ведь большинство этих улиц и без специальной пропагандистской обработки были, по сути, пешеходными. Автомобили в силу их малочисленности не особенно мешались под ногами.

Задумались и в Архангельске. Но с оговоркой: решили, что улица должна быть не только пешеходной, но и полностью деревянной, как в старые добрые времена. В 1986 году в Архангельских научно-реставрационных произ?водственных мастерских появляется проект заповедной зоны деревянного зодчества. Под «поморский Арбат» решено отвести проспект в самом центре города.

А потом идею замотали — появились более насущные проблемы. И вдруг по прошествии двух десятилетий я узнаю, что на проспекте имени поморского большевика Федора Степановича Чумбарова-Лучинского (говоря проще, на Чумбаровке) работы идут полным ходом. Совсем недавно там отпраздновали своего рода экватор: завершена первая половина пешеходной улицы, от Карла Либкнехта до Володарского. Осталась сущая ерунда, косметика.

То есть Архангельск возвращается к архитектурно-историческим истокам. Теперь нужно доделать вторую половину — от улицы Володарского до улицы Выучейского. И все, проект воплощен в жизнь.

Интересно!

Самолет взлетает. Не проходит двух часов, как я уже над островами Северной Двины с их совершенно невозможными названиями: Прямая Кошка, Кривая Кошка… Самолет приземляется, я сажусь в такси (всего 120 рублей включая подачу и ожидание) и еду в центр Архангельска.

II.
Кунрад фан-Кленк, нидерландский посол, писал в 1675 году: «Мы видели различные суда русских, которые они называют карбасами. Мы высадили шлюпку, и наш лейтенант с переводчиком фан-Аспероном отправились к ним, чтобы получить немного свежей рыбы, что и удалось сделать. Когда они пришли к ним, то русские вытащили свою сеть и предложили различные экземпляры трески и камбалу удивительной величины. Русские на своей лодке вместе с нашей шлюпкою отправились к нашему судну, пришли на борт и даже, по желанию его превосходительства посла, введены были в каюту, где они говорили с его превосходительством, который их угостил свежеиспеченным пшеничным хлебом, сухарями, вином и водкою. Они получили от капитана немного денег, а мы от них приобрели 4 больших прекрасных трески и несколько камбал чрезвычайной величины; одна из них почти в 5 футов, а другая в 8 футов длины и 4 фута ширины. Эти люди, когда им поднесли чарку водки, делали странные гримасы, наклоняя голову и тело и много раз кладя на себя крест. Нам это было очень чудно смотреть. Они сильно жаловались, что в эту ночь их ограбило судно с пятью парусами… и они потеряли большую часть своей сети. После угощения, придя в свое суденышко, русские много шумели и кувыркались, точно шары, через зад и голову».

Речь шла о жителях Архангельска — людях, издревле отличавшихся невероятной самобытностью.

Одно их название обескураживает. Кто они? Архангельцы? Архангеляне? Или же, Господи прости, архангелы — по аналогии с карелами?

Нет, все не так. Архангелогородцы. Это потому, что город поначалу назывался не Архангельск, а Архангельский город. Со временем слово «город» из названия собственно города выпало, а в прозвании его жителей осталось.

И вот архангелогородцы решили со?здать улицу, где все будет из дерева. Мостовые из дерева. Афишные тумбы из дерева. Столбы из дерева. Ну и дома, разумеется, тоже из дерева. А в домах — типичная «арбатская» инфраструктура: кафе, ресторанчики, сувенирные лавочки, экскурсионные фирмочки. А если продуктовый магазин, то чтобы торговали в нем морошкой, олениной и прочими деликатесами, присущими региону.

Сложность состояла в том, что улица уже существовала. С разными домами, не только деревянными. В них жили люди, и они не собирались никуда съезжать.

Однако энтузиасты при поддержке городских властей взялись за выполне?ние поставленной задачи. Какие-то дома отреставрировали. Какие-то снесли. Ка?кие-то заново выстроили — или просто перетащили с других улиц и проспектов.

В то же время за рекой Кузнечихой в районе под названием Соломбола «новый архангельский», богач Сутягин, строил себе деревянный дом. Выстроил один этаж. Потом другой. Потом и третий. Все казалось: маловато будет. В результате получился деревянный десятиэтажный небоскреб, явление уникальное в планетарном масштабе.

Господина Сутягина можно понять. Северный климат, северные традиции. Все низенькое, приспособленное к суровым условиям. Хочется ввысь вознестись, показать нос постылым погоде и ландшафту.

Тесно на земле. Постыло. Надоело. И счастлив тот, у кого есть возможность преодолеть архангельскую приземленность. Счастлив летчик: у него в руках штурвал. Счастлив предприниматель: денег много.

Хочется всем. Но могут только избранные.

III.
В последний раз я был в Архангельске четыре года назад. Зашел и на проспект Чумбарова-Лучинского. На са?мом деле он никакой, конечно, не проспект, а узенькая улочка. То, что я увидел, показалось страшным сном.

Накрапывал противный холодный дождь. Знаменитые деревянные тротуары были наполовину раздолбаны; то тут, то там поломанные доски погружались в грязь. Проезжая часть выглядела омерзительно. Бескрайние глубочайшие лужи. Неудивительно. Задача ставилась вполне определенная: создать антураж старого Архангельска, города отнюдь не однозначного.

Того, о котором голландский путешественник Корнелий де Бруин сказал три сотни лет назад: «Улицы здесь покрыты ломаными бревнами… В городе множество полусгоревших домов…

В продолжение зимы в… церквах служение не совершается по причине весьма жестокого холода в них».

Города, в котором всерьез существовал культ дерева. Чего стоит хотя бы традиция рождественского полена. Накануне Рождества архангелогородец в обя?зательном порядке приносил к себе до?мой полено и поджигал его. Праздник продолжался двенадцать дней. Все эти дни полено должно было гореть. Потухнет — жди беды. Каждый вечер свежий пепел от полена разбрасывали по двору. По окончании же праздника деревяшку тушили, но не выбрасывали — Боже упаси, — а клали под кровать до следующего Рождества. Весь год недогоревшее полено охраняло жилище от пожара и молнии, то есть от гибели в огне. Когда же снова наступало Рождество, это полено дожигали вместе с новым.

Города, про который поморский сказочник Борис Шергин говорил: «Резьба и расцветка… применялись очень скупо и редко. Здесь поражала красота архитектурных пропорций, богатырские косяки дверей и окон, пороги, лавки, пропорции углов, розоватость лиственничных стен. При закладке дома сначала утверждали окладное бревно. В этот день пиво варили и пироги пекли, пировали вместе с плотниками. Этот обычай называли „окладно“. Когда стены срубят до крыши и проложат потолочные балки, „матицы“, опять плотникам угощенье: „матешно“. И третье празднуют — „мурлаты“, когда стропила под крышу подводят.

А крышу тесом закроют, да сверху князево бревно утвердят, опять пирогами с домашним пивом плотников чествуют, то есть „князево“ празднуют».

Города, в котором из дерева делали не только жилые дома и православные храмы, но даже мечети, англиканские церкви, театры и административные здания.

И вместе с тем города, про который московский обыватель Николай Щапов сказал метко и коротко: «Деревянная полоса между рекой и болотом». А безвестный куплетист из местных сложил стишок:

Как в Архангельске дороги —
поломаешь руки-ноги.
Метр идешь, а десять скачешь,
а потом неделю плачешь.

Я смог пройти по проспекту всего квартал. Дальше мостовая упиралась в лужу. Пришлось поворачивать назад.

И, разумеется, там не было ни сувенирных лавок, ни кафе, ни магазинов.

IV.
И вот я снова в Архангельске. Мой первый собеседник — разумеется, таксист.

— Скажите, вам — вот лично вам! — нужно деревянное зодчество?
— Мне? А зачем оно мне?
Ну вот, приехали.
— Как это зачем? Все-таки Архангельск город деревянный. Ну, исторически, по крайней мере, деревянный. Дерево, оно красивое. И теплое. И для здоровья полезное. И вообще.
— Не, я в обычной квартире живу. Мне дом вообще никакой не нужен.
— И тем не менее, как в городе с деревянным зодчеством? Возрождается? Да? Ну там, тротуары деревянные…
— Да, есть тротуары. Вот у железнодорожного моста по бокам деревяшечки положили.
«Ага! — думаю. — Вот оно!»
— А еще?
— И все.
— А улица Чумбарова-Лучинского…
— Чумбаровка? Да там все запущено.
— А вот такой высокий дом в Соломбале… Предприниматель Николай Сутягин его строил…
— Знаю-знаю. Но дом постепенно разваливается.
«Да, — думаю, — дела».

Подъезжаем к гостинице «Двина». На гостиничном сайте выложена чуть ли не ода отелю: «Едва вы зайдете внутрь, как будете покорены спокойствием и уютом, излучаемым просторным холлом, окаймленным в светлые, расписанные цветами стены. Тот же свет окутывает и уютные номера с видом на Двину. А холлы на этаже, обставленные мягкой мебелью и цветами, создают впечатление зимнего сада. Чудесное место для встречи, отдыха и спокойной беседы. И где бы вы ни уединились, вы непременно окунетесь в атмосферу доброжелательности и гостеприимства».

Я же, едва зашел, был покорен другим — объявлением о том, что горячая вода идет два часа утром и два часа вечером. Если учесть, что на улице +5, влажность приближается к 100%, отопительный сезон еще не начался, а обогреватели не выдаются по распоряжению пожарных, это обстоятельство обретает зловещий смысл.

К счастью, нашелся одноместный номер в другой гостинице, «Пур-Наволок Отель». С водой там все в порядке: эта гостиница классом повыше, чем «Двина». В первый раз я в ней остановился в конце 90-х годов прошлого столетия. В то время она называлась скромнее, просто «Пур-Наволок» (это, собственно, мыс, на котором построен Архангельск), и поразила меня сочетанием роскоши, целесообразности и самобытности. На столике импортный телефонный аппарат с тональным набором (по тому времени вещь редкая, особенно в регионах). Вместо кондиционера (он в Архангельске совсем не нужен) суперсложный и, видимо, супердорогой импортный обогреватель с множеством разных режимов. Рядом с окном, размером со все окно, — съемная сетка от комаров (поначалу я принял ее за старую раму, которую забыли убрать плотники, и требовал по дурости, чтоб унесли). А в маленьком (и тоже импортном) холодильнике — так называемый мини-бар. Он состоял из трех ассортиментных позиций: бутылка архангельской водки, бутылка фанты и бутылка минералки. Ход мысли отельеров был понятен: командированный возвращается вечером в номер, выпивает в одиночестве бутылку водки, запивает ее бутылкой фанты и заваливается спать. Утром жадно вливает в себя минералку — и за работу, товарищи.

Но в начале нашего тысячелетия к отелю был пристроен новый корпус — модернистский, отчасти хайтековский, с атриумом, панорамными лифтами и магнитными ключами от номеров. Его назвали корпусом № 1, а старый корпус, соответственно, стал называться корпусом № 2.

Корпус № 1 круче и дороже. Зато в нем нет обогревателей и сеток. За крутизну надо платить, в том числе удобствами. Мерзни, мерзни, волчий хвост.

Мой номер, к сожалению, находился в крутом корпусе. Однако здание подогревалось изнутри — трубами и полотенцесушителями. Жить в нем было можно.

Устроившись, я вспомнил о цели своего визита. И мне сделалось стыдно. До того ли жителям Архангельска — города, где лето длится две недели, где при практически зимней погоде не бывает горячей воды, где дуют пронзительные ветры, сутками не прекращаются дожди и где таксист готов за 120 рублей отлавливать меня перед аэропортом?

Конечно же, не до того. Радоваться надо, что в Архангельске есть хотя бы драмтеатр.

V.
Все-таки я вышел на проспект Чумбарова-Лучинского. И с удивлением обнаружил на нем жизнь во всем ее великолепии. Рабочие в оранжевых жилетах завершают свой труд: мощение улицы кирпичами. Самыми простыми, силикатными. Но все равно красиво.

Чисто. Сухо. Машин нет, Чумбаровка отныне пешеходная. И множество архангелогородцев идут себе, с детьми и без детей, и радуются жизни. Нет и деревянных мостовых: от них решили отказаться. Вместо них какие-то розовые шашечки и такой же розовый кирпич.

— То есть затея не удалась? — спросил я у Юрия Анатольевича Барашкова, профессора Архангельского государственного технического университета и депутата Архангельского областного собрания.

Впрочем, эти звания ровным счетом ничего не говорят о Юрии Барашкове. Профессоров много, депутатов тоже, а Барашков один. Он — достопримечательность города. Человек, которого пришлось бы выдумать, если бы он не существовал на самом деле. В каждом городе должен быть такой Барашков — краевед, издатель, энтузиаст, писатель, архитектор, вездесущая и очень обаятельная личность. Кроме того, он входит в попечительский совет по благоустройству «деревянной улицы».

— Да нет, все движется, пусть и медленно.
— А почему мостовые не деревянные?
— Потому что камень, кирпич — крепче. Раньше город мог себе позволить деревянные мостовые, потому что народу было гораздо меньше. Сейчас не может. Их придется менять несколько раз в год, ведь нагрузка усилилась.
А это непозволительные траты.
— А почему там два дома из пластика?
— Да, есть такие. Ну и что? Просто применены современные технологии и материалы. Внутри дерево, утеплитель, а снаружи — да, пластик. Но он сделан под дерево. Дерево же все равно красили, правильно? Его же под краской не было видно? Вот и сейчас не видно, что именно под краской.
— Но ведь Архангельск город деревянный.
— Ничего подобного. Был когда-то деревянным. Но эти времена ушли. Сейчас содержать деревянный город, деревянные мостовые очень дорого. Кстати, те, у кого много денег, строят себе именно из дерева дома. И не только дома: на окраине города стоят целые деревянные усадьбы с деревянными причалами, деревянными мостиками, банями, беседками. Настоящему архангелогородцу, если у него есть деньги, даже в голову не придет построить что-нибудь из другого материала. А если денег нет — что ж, остается жить в простой квартире, а на проспект Чумбарова-Лучинского ходить по воскресеньям на прогулку. Вы же знаете, у нас есть настоящий шедевр, деревянный небоскреб Коли Сутягина…
— Так ведь он же разваливается!
— Кто вам такое сказал?
— Таксист.
— Ничего подобного. Стоит небоскреб. И в нем Коля живет.
— И все же почему так долго тянутся работы?
— Да бывшему мэру все это было не очень интересно. А новый взялся. Жаль, правда, что он за решеткой сидит.
— Как за решеткой?
— Да так. Посадили его.

И господин Барашков поделился городскими слухами на этот счет. Которые к нашим заметкам, конечно, не имеют отношения.

Версия для печати