Банду Троцкого под суд!

Неудачная инсценировка революционной законности

 

 

Все читавшие Булгакова помнят яркий эпизод ограбления домовладельца Василисы бандитами, выдающими себя за военных, пришедших с обыском. Возможно, что источником для этого эпизода послужили рассказы киевских знакомых писателя. Но, может быть, описывая обыск-ограбление, Булгаков опирался на рассказ о прогремевшем в начале 1920 года в Москве деле «Секретного отряда особого назначения имени Троцкого и МЧК».

 

Банда

Вся эта история началась летом 1919 года, когда 23-летний Вильгельм Патковский поступил добровольцем в одну из самых экзотических частей того времени — Тяжелую артиллерию особого назначения (ТАОН), базировавшуюся в Москве, на должность чертежника. Позже, когда в ТАОНе было образовано политическое управление, Патковский, как человек деятельный и образованный, получил новое назначение — он стал «состоящим для особых поручений при комиссаре». Поскольку в боях часть практически не участвовала, то красноармейцы откровенно сидели без дела. Для того чтобы хоть чем-то занять их, при ТАОНе был создан Красноармейский клуб. В клубе среди прочих развлечений был и свой театр-студия. Студию возглавил бывший актер Малого театра 30-летний Б. Васильев, носивший одновременно звучное звание «секретаря Совета народных комиссаров Украины». Видимо, ему первому пришла в голову мысль о возможности проведения ограблений под видом обысков, благо весь необходимый реквизит был под рукой.

Однако самое первое ограбление случилось спонтанно, и его случайным виновником оказался именно Патковский. Он часто приходил в театр на репетиции, поскольку там работала его невеста, и потому хорошо знал Васильева и его друзей. 6 декабря 1919 года в один из его приходов собравшаяся небольшая теплая компания решила развлечься традиционным русским способом — выпивкой. Поскольку тогда был сухой закон, то уже в этот момент они становились преступниками. Впрочем, подобное происходило настолько часто, что до суда дела о пьянстве доходили лишь в том случае, если кому-то сильно хотелось уничтожить конкретного человека.

Итак, появилась первая бутылка разведенного спирта. За ней последовала вторая, принесенная политруком стоявшего рядом 5-го драгунского полка. Дальнейшее проще описать словами самого Патковского: «Когда все были достаточно хмельные, кто-то начал употреблять наркоз, кокаин, и предложил попробовать мне. Достаточно охмелев и не отдавая себе ни в чем отчета, я заинтересовался наркозом и понюхал в первый раз кокаин. Смутно помню, что в дальнейшем спрашивали, где можно найти алкоголь, и я указал на доктора Левина». Видимо, доктор занимался нелегальной продажей спирта для «немедицинских нужд». Поскольку денег у доблестных красноармейцев к этому моменту уже не оставалось, то высказанная Васильевым идея забрать спирт под видом обыска была принята на ура.

Этот поход и привел к образованию банды, взявшей себе звучное название «Секретный отряд особого назначения имени Троцкого и МЧК». Обыск у Левина прошел без сучка и задоринки, а «чекисты» изъяли не только спирт, но и золото, которое доктор отдал под угрозой ареста. Жаловаться он, как в дальнейшем и другие ограбленные, не хотел, поскольку бандиты выбирали своих жертв из числа лиц, бывших не в ладах с законом, и меньше всего хотевших, чтобы их деятельность оказалась в сфере внимания советской юстиции, а название «отряда» звучало для того периода весьма правдоподобно.

Правой рукой Васильева стал 21-летний Александр Берестецкий, работавший в ТАОНе механиком-водителем. Кроме них в банду вошли около 10 человек, в основном молодежь в возрасте 18–25 лет, — красноармейцы, артисты, студенты. На «обысках» роль комиссара играли попеременно Васильев и Берестецкий. Всего за три с небольшим месяца банда успела ограбить таким образом пять квартир. Впрочем, возможно, что псевдообысков было и больше — следствие по этому делу шло очень быстро, и о чем-то подсудимые могли и умолчать. Помимо грабежей члены «отряда имени Троцкого» занимались и банальным жульничеством. Так, Берестецкий, вместе с 18-летним З. Б. Зельвенским, сговорившись с московскими спекулянтами о продаже 3,5 пудов бензина, вместо этого подсунули им воду, став таким образом предшественниками многочисленной плеяды советских и постсоветских жуликов, сделавших себе на этом состояние.

Руководство ТАОНа как минимум знало о ситуации в части и существовании банды, но ничего не предпринимало, поскольку у военкома Симановича у самого рыльце было в пуху. Будучи в 1919 году на Украине для заготовки фуража и лошадей для ТАОНа, он привез оттуда 500 000 рублей, то ли полученных в качестве взяток, то ли просто присвоенных им в Екатеринославле. Привезенные деньги Симанович отдал на хранение... Берестецкому. Возможно даже, что военком получал от бандитов часть добычи, а сам выступал в роли наводчика.

 

Суд

Зимой 1919-1920 гг. по Москве поползли слухи о банде чекистов, грабящих состоятельных людей. Довольно быстро эти слухи дошли до МЧК, где было решено провести собственное расследование — не потому, что чекисты так уж любили ограбляемых «буржуев», а потому, что подобные слухи говорили о возможном неповиновении сотрудников МЧК начальству, запретившему подобные «самочинные обыски». В марте 1920 года с помощью своей агентуры в преступном мире чекисты вышли на «отряд», буквально накануне совершения им нового, шестого по счету налета. Всего было арестовано 12 человек, в том числе Симанович и Патковский, который к тому моменту уже успел уйти из ТАОНа, потребовав от «друзей», чтобы они прекратили свою деятельность, продвинуться по службе в МЧК и даже жениться за два дня до ареста. Следствие было быстрым, и уже 1–2 апреля в Москве состоялся суд... Ничего хорошего подсудимым он не обещал. Это можно было понять даже по составу трибунала. Председательствовал там Василий Васильевич Ульрих, ставший печально известным в 1930-х, когда под его руководством один за другим штамповались приговоры «врагам народа».

И действительно — приговор был суровым. Васильев и Берестецкий были приговорены к расстрелу (притом, что еще оставался месяц до официального восстановления смертной казни в стране). Кроме бандитизма и афер с бензином им был также поставлен в вину, говоря современным языком, «черный пиар»: «[Их действиями] подрывался авторитет советской власти, давался повод к нареканиям граждан города Москвы по отношению к способам проведения обыска органами розыска и следствия», — говорилось в приговоре. Досталось также и Симановичу. Здесь проявился стиль, который пышным цветом расцветет в 1930-е на больших процессах. «Симанович, будучи старым и ответственным коммунистом, кладет пятно на коммунистическую партию пролетариата», — патетически объявил Ульрих и приговорил 27-летнего военкома к тяжелым принудительным работам бессрочно. Еще двое участников банды получили 15 лет лагерей, остальные отделались 5–10 годами. И наконец двое были оправданы за недоказанностью. Мать Берестецкого пыталась спасти сына, представив в суд заключение психиатра о его периодической невменяемости. Однако трибунал отклонил ходатайство об отсрочке расстрела и проведении экспертизы под тем предлогом, что диагноз-де был установлен в 1918-м, и в нем нет никаких указаний на вменяемость или невменяемость подсудимого в момент совершения преступления, хотя никаких подобных указаний в диагнозе не могло быть по определению.

 

Улыбка судьбы?

Осенью 1920-го большевики, стремясь разгрузить тюрьмы, объявили амнистию. Патковский, отбывавший наказание в Андрониковском лагере (в одноименном монастыре) в Москве, в должности агента по техническому оборудованию, 13 октября 1920 года направил в Кассационный отдел Верховного трибунала РСФСР просьбу амнистировать его. Он писал, что в обыске у Левина никакого участия не принимал, «будучи одурманенным ушел домой и о том, что там случилось, узнал только на суде». Еще один «обыск», по его словам, Патковский сорвал тем, что, посреди дороги узнав, что идут «на дело», упал в обморок, и соучастникам пришлось нести его обратно в ТАОН.

Последняя фраза письма звучала так: «В упорной работе в лагере я стараюсь загладить свои нравственные мучения от пережитого позора и прошу освободить меня как невиновного». К делу были приложены характеристики от лагерного начальства, писавшего о необходимости поощрить заключенного за отлично выполняемую работу, и от бывших сослуживцев Патковского по МЧК, отмечавших, что он был исключительно положительный человек.

Положительные характеристики, видимо, оказали нужное воздействие на судей, и потому ответ Верхтриба был положительный. 5 января 1921 года начальнику Андрониковского лагеря пришло письмо следующего содержания: «Отдел судонадзора просит сообщить заключенному Патковскому Вильгельму о том, что срок заключения ему сокращен до 3 лет». Впрочем, несмотря на подобную улыбку судьбы, в дальнейшем фортуна явно не благоволила экс-чекисту. В 1930-х он был сослан в Минусинск. Когда же начался Большой террор, Патковский оказался в списке тех, кто был осужден местной «двойкой» (районные партийный босс и начальник НКВД), и 2 августа 1938 года был расстрелян в Минусинске.

По материалам ГАРФ

Версия для печати