Конечно, это самая выдающаяся форма журналистского везения — случайно оказаться рядом с милиционерами именно в тот момент, когда в их руки попадает тот, кого вот уже который день ищет вся милиция России. Получается, мне повезло.

I.
Ночь, Ставрополь, парк Победы — большой лесной массив посреди спального Промышленного района. На центральной аллее — летние кафе с преимущественно географическими названиями («Сан-Ремо», «Сен-Тропе», «Ницца», «Флорида» и так далее), ат­тракционы, танцплощадки, киоски с молочными коктейлями, которые здесь называют моктейлями, и с пивом, ка­раоке: публика гуляет, постепенно расходясь по домам. Но это центральная аллея, а сверни чуть в сторону — темно и безлюдно, только глухонемая старушка бродит среди деревьев, собирая бутылки. Из парка к жилым массивам улицы Ленина (самой длинной в городе — она проходит через весь Ставрополь с севера на юг) ведет темная аллея, которую местные жители называют раздевалкой, потому что именно по дороге из парка наиболее велик шанс быть ограбленным. Правда, се­годня в «раздевалке» спокойно: аллею патрулируют сразу два милицейских наряда. Ставропольская милиция уже две недели на усиленном режиме несения службы. Еще четыре наряда — непосредственно в парке. Могло быть и больше: в начале июня среди множества слухов, ходивших по Ставрополю, самый, наверное, красочный заключался в том, что именно в парке Победы нерусские (это такой ставропольский милицейский новояз — термин «лицо кавказской национальности» больше не существует, в протоколах пишут «нерусские». Термина «русские», однако, тоже больше нет — есть «славяне») распяли на садовой скамейке девушку-славянку, а потом перерезали ей горло и выпили кровь.

II.
Майор Николай Гамов из Промышленного ОВД — кто-то вроде разводящего. Майор Гамов ходит по парку и принимает рапорты младшего состава о зафиксированных происшествиях. Поскольку режим усиленный, с Гамовым тоже ходит проверяющий — майор из краевого УВД (он просил его фамилию не публиковать, поэтому пускай будет майор Петров). С ними по парку гуляю я.
То есть на самом деле мы уже полчаса как не гуляем, а просто сидим на скамейке в темном углу: ни в парке, ни в районе вообще ничего интересного не происходит. Самое серьезное происшествие — случай на танцплощадке, о котором майору Гамову рассказала старший лейтенант Олеся, старшая по наряду, дежурящему у выхода из парка. Случай, впрочем, неинтересный: какая-то дурочка пошла танцевать, а сумку оставила на кресле в кафе. Вернулась— сумки нет. Вот такая история, а больше ничего, достойного внимания.
Поэтому мы сидим на скамейке и слушаем по рации (позывной — «Пен­за») дежурную часть, транслирующую всем нарядам вызовы по «02». Вызовы все как на подбор дебильные: какой-то женщине соседка зачем-то льет воду на подоконник, другую женщину хозяева выгнали из съемной квартиры, хотя она только вчера заплатила за месяц вперед, у какого-то мужчины за стеной громко играет балалайка, а время уже позднее и шуметь нельзя. Самый хит, конечно, — вызов с улицы Ленина: «Сосед отрезал себе голову, поставил ее мне на балкон, голова курит, дым идет в комнату, помогите!»
Единственный раз, когда оба майора заметно напряглись, — это когда в каком-то дворе собрались человек двадцать нерусских. Славянин, который вызвал милицию, уверен, что они замышляют что-то нехорошее, но наряд, выехавший на место сбора, обнаружил группу кавказцев-малолеток. Они пили пиво в соседнем кафе, где громко играла музыка, и поэтому им пришлось переместиться с пивом во двор, чтобы спокойно общаться.
А до этого, когда мы еще бродили по парку, к нам подошел мужчина лет сорока с усами, который видел бритоголового нерусского в джинсовом костюме и с кинжалом за поясом. Майор Гамов передал это сообщение всем постам, и через минуту лысого человека в джинсах задержали — кинжала при нем не было, зато был паспорт с местной пропиской, отпустили. Собственно, после этого мы и решили где-нибудь присесть, потому что ничего существенного в парке не происходило. Когда шли мимо «Сан-Ремо», майор Петров по­казал на крайний столик у забора: «Глядите, скинхед, морда пьяная, с нерусскими бухает». Действительно, сидит бритый парень и с ним трое брюнетов. А рядом вывеска «При по­купке четырех кружек пива вобла бес­платно».
Мимо нашей скамейки наряды время от времени водят задержанных: чуть дальше, за деревьями, — стационарный милицейский пост, вагончик с «комнатой для административно задержанных», то есть обезьянником. Вначале провели узбека, у которого просрочена справка о предоставлении ему Россией политического убежища. Потом двоих сильно пьяных парней лет по тридцать — славян. Парней задержали потому, что один из них — который покрупнее — отказался предъявить паспорт, и милиционер решил, что мужчине есть что скрывать. Захожу в вагончик посмотреть, как происходит задержание. Парней посадили в обезьянник к узбеку. Тот, который покрупнее, орет, что милиция несправедлива к славянам, потому что продалась нерусским, и при этом так смотрит на узбека, что тот немедленно вспоминает, что у него больное сердце, и требует срочно отвезти его в больницу.
— Справка есть? — спрашивает милицейский лейтенант. Справки у узбека нет. — Тогда сиди. — И поясняет: — Сейчас узбека в отдел, а их в вытрезвитель обоих. Пьяный — это потенциальный преступник или потенциальная жертва преступления. А потом окажется, что это преступление на национальной почве. Зачем оно мне?
В вагончике нет вентиляции, а от пьяных сильно пахнет спиртным. Через минуту становится совсем нечем дышать, и лейтенант, матерясь, выпускает славян «под честное слово», а заодно освобождает и узбека.
— Попадется еще пару раз, может, поймет, что справки надо продлевать.
Я возвращаюсь к своим спутникам. Те азартно обсуждают велосипед на­чальника охраны парка: с одной стороны, на велосипеде по парку удобнее ездить, чем на машине, с другой — велосипед стоит 28 тысяч рублей, и майоры не понимают, зачем тратить такие деньги на такую ерунду.

III.
Ближе к часу ночи мимо нашей скамейки очередной наряд проводит к вагончику еще двух пьяных — толстяка ногайца и тощего славянина. «Опять синие», — разочарованно бормочет майор Гамов, но через минуту включается рация: зовут зайти в вагончик, потому что задержанный «похож на ориентировочку».
«Ориентировочка» — это то самое, знаменитое на весь Ставрополь, если не на всю Россию: «Мужчина славянской внешности, на вид 23—25 лет, рост около 180 см, среднего телосложения, волос светло-русый, на лице веснушки». Эта пояснительная надпись публикуется на листовках «Внимание, розыск!» вместе с фотороботом («художественным портретом») подозреваемого в убийстве студентов Павла Чадина и Дмитрия Блохина. «Художественный портрет» нарисовали, по официальной версии, на основании видеозаписи, сделанной камерой наблюдения у игрового салона «Мидас» через дорогу от места убийства студентов, — но объяснить, как лицо убийцы в темноте попало в кадр находящейся через дорогу камеры, никто не может, поэтому в городе в подлинность фоторобота не верят. Милиция, напротив, относится к «ориентировочке» очень серьезно: через несколько дней после убийства именно по этому фотороботу задержали 20-летнего жителя Черкесска Андрея Кейлина. Ему собирались предъявить обвинение в убийстве, но Кейлин сумел доказать свое алиби.
Пьяный парень Леха, задержанный вместе с ногайцем, поразительно похож на «художественный портрет». Пока ногаец, сидя в обезьяннике, причитал «Отпустите меня, у меня мама русская», Леху обыскали (в карманах— паспорт, сто рублей с мелочью, десяток презервативов Erotica super) и раздели. На ногах синяки, на спине шрамы. О происхождении синяков ничего сказать не может, о шрамах говорит, что они остались со времен второй чеченской кампании — Леха, по его словам, служил в ВДВ и воевал в Чечне.
— Если ты десантник, почему у тебя парашют на груди не наколот? — Майор Гамов явно не верит Лехе. Майор Петров вызывает машину из ГУВД: задержанного должны увести в краевое управление. Леха одевается и садится на пол в углу обезьянника. Кричит, что в ночь со второго на третье июня (ночь убийства) спал у себя дома на улице Фроленко — рядом с парком. Милиционеры выходят на улицу. Они явно рады тому, что случилось.
— Сейчас пьяный, ничего не помнит, — говорит майор Гамов. – Завтра протрезвеет и вообще ничего помнить не будет.
— Яйца ему дверью прижать, вспомнит, — убежден лейтенант, который дежурит в вагончике.
Я спрашиваю, уверены ли милиционеры в том, что задержанный — тот самый человек.
— Ты же сам видел — на фотороботе он нарисован, — отвечает майор Петров. Достаточно ли внешнего сходства? Майор обещает, что следствие разберется. В уже закрытый парк заезжает машина из ГУВД, Леху увозят.
По всем признакам мне несказанно повезло: я сам, своими глазами видел, как ставропольская милиция задержала того, кто, вероятно, и убил двух студентов на автобусной остановке на углу улиц Мира и Ломоносова. Но почему-то я совсем не чувствую гордости за свое везение — задержание Лехи выглядело совсем не героически, а, напротив, бесконечно убого. Схватили какого-то пьяного, сравнили с фотороботом — похож! — и увезли в ГУВД. Неудивительно, что назавтра пресс-служба ГУВД не подтвердила факт задержания нового подозреваемого по делу об убийстве студентов, а Андрея Кейлина, несмотря на алиби и на истечение срока, в который должно быть предъявлено обвинение, так и не отпустили.

IV.
Помощник ставропольского губернатора Александра Черногорова Анатолий Лесных — отставной полковник, много лет прослуживший политработником в погранвойсках, — с 8 июня отвечает в Ставропольском крае за борьбу со слухами. Когда в Ставрополь приезжали министр внутренних дел Рашид Нургалиев и полпред президента в Южном округе Дмитрий Козак, по предложению Козака Черногоров создал специальный информационный центр, который должен брать на себя обязанности по координации работы всех краевых СМИ в ситуациях, подобных той, которая произошла после убийства студентов. То есть Лесных — это краевой министр пропаганды. Мы разговариваем в его кабинете на пятом этаже здания краевого правительства, и я спрашиваю, каков главный вывод ставропольских властей из случившегося в последние недели.
— Главный вывод? — переспрашивает министр пропаганды, – Надо тщательнее работать с молодежью, воспитывать ее. Чтобы студенты по ночам спали после напряженной учебы или делали домашние задания, а не шлялись по игровым автоматам. И еще, конечно, эти события показали, какая опасность исходит от противостояния мэра и губернатора. В ночь убийства мэр Ставрополя находился в Бельгии. Почему? Нужно с этим разбираться. У нас есть все основания считать, что эта ситуация была спровоцирована оппонентами губернатора, обкатывающими в нашем крае «оранжевые технологии» для всей России. Кроме того, выяснилось, что для некоторых журналистов жареные факты важнее стабильности в крае. Мы разместим соответствующую статью в журнале «Журналист», и с любителями жареных фактов никто в городе не будет больше здороваться.
Дежурные лозунги «о работе с молодежью», дежурная антиоранжевая риторика и дежурное же «во всем виноваты журналисты»: за перспективы ставропольского правительства на фронтах информационной войны не стоит и беспокоиться — нет никаких перспектив. На фоне милиции, жизнерадостно отлавливающей граждан, похожих на «художественный портрет» виртуального подозреваемого, поведение властей никак не выглядит адекватным существующей угрозе. Каж­дый выпуск новостей ставропольского телевидения начинается с сообщений о том, что убийство студентов носит «чисто бытовой характер», — со ссылкой то на ГУВД, то на ФСБ, то на прокуратуру, то на комиссию Госдумы или даже на епископа Ставропольского Феофана. О «бытовом характере» говорят так навязчиво, что в этот бытовой характер перестают верить даже те, кто изначально сомневался
в националистической подоплеке убийства.
Главным парадоксом на этом фоне выглядит то, что в Ставрополе до сих пор не произошло ничего, что позволяло бы всерьез говорить о превращении города во вторую Кондопогу. Убийство студентов? Да, убийство, — но не более того. Убийства, к сожалению, регулярно происходят в разных городах, но небо от этого не падает на землю. Народные волнения? Един­ственный несанкционированный митинг с последовавшим за ним и быстро разогнанным шествием на волнения совсем не тянет: в Москве такие «волнения» происходят регулярно, что на маршах несогласных, что на гей-парадах, и считать их серьезной угрозой государственным устоям может только отъявленный параноик.
В городе спокойно — но не благодаря действиям властей, а вопреки им. Вопреки сомнительному фотороботу и бодрым телерапортам о «бытовом убийстве». Вопреки «усилению работы с молодежью» и контрпропагандистским мерам полковника Лесных. Ставрополь, который совсем недавно был прифронтовым городом, центр края, пережившего множество терактов, включая бойню в Буденновске, двадцать лет подряд служивший транзитной точкой для беженцев из всех постсоветских горячих точек от Карабаха до Чеч­ни,— Ставрополь обладает, мо­жет быть, самым сильным во всей России иммунитетом против межнациональных конфликтов.
Правда, никто не знает, надолго ли еще хватит этого иммунитета.